Свет Азии

Некоторые из них выкрикивали пятьсот раз в день имя Шивы или обвивали шипящими змеями свои загорелые шеи и исхудалые бока, другие ползали на сведенных параличом ногах. Все вместе представляли ужасное зрелище: от сильного жара головы их были покрыты нарывами, глаза мутны, кожа сморщена; осунувшиеся бледные лица казались лицами мертвецов, скончавшихся пять дней тому назад.

Один ползал по земле и ежедневно набирал по тысяче зерен проса — единственную пищу, которую глотал он зерно за зерном, пока не умирал с голоду; другой натирал все, что ел, горькими травами, чтобы не наслаждаться вкусною пищею; около них лежал третий, святая жертва самоистязания, без глаз, без языка, глухой, горбатый, оскопленный; душа изувечила тело его ради славы страдания, ради награды, обещанной по словам священного писания им, чьи скорби заставляют стыдиться самих богов, создавших скорби, и делают людей богами, способными перенести столько зла, сколько его на найдется и в аду.

Грустно посмотрел на них господь наш и сказал одному из главных самоистязателей:

— Многострадальный учитель! Я искатель истины, несколько месяцев живу на этом холме и вижу, как ты и другие братья мои предаются самоистязанию; скажи, зачем прибавляете вы зло к жизни, которая и без того — зло? Мудрец отвечал:

— В писании сказано: если человек будет умерщвлять свою плоть и доведет себя до того, что жизнь станет ему страданием, а смерть сладостным покоем, — страдание смоет с него кору греха, и очищенная душа его из юдоли скорбей вознесется в небесные обители к неизреченному блаженству!

— Посмотри на облако, что несется в небе, — отвечал царевич, — оно прекрасно, как золотое покрывало на троне Индры; поднялось оно из бушующего моря и должно снова упасть вниз в виде капель дождя, а затем тяжелым утомительным путем, пробираясь сквозь ущелья, болота и грязные лужи, дойти до Ганга и излиться, наконец, в море, откуда оно возникло! Почем ты знаешь, о мой брат, не такая ли судьба ожидает после многих страданий и святых, удостоившихся блаженства? То, что поднимается, — падает, что приобретается — расходуется; и вы, дающие кровь свою в обмен за небо, что скажете вы, когда постигнете, что ряду таких обманов и конца не видно?!

— Может быть, что и так, — простонал подвижник. — Увы, мы этого не знаем и ничего не знаем наверно; но после ночи наступает день и после бури — затишье, а мы ненавидим это проклятое тело, которое держит в плену душу, жаждущую вознестись на небо; ради нашей души мы претерпеваем кратковременные мучения, чтобы получить от богов более прочное блаженство!

— Да, но если это блаженство продолжится даже мириады лет, — в конце концов, оно все-таки иссякнет; а если нет, то, может быть, есть где-нибудь — здесь, там, где-нибудь, другая жизнь, не похожая на нашу — жизнь не изменяющаяся? Скажи! Уже ли ваши боги вечны?

— Нет, отвечал йоги, — один лишь великий Брахма вечен; а жизнь богов имеет свой предел.

— Зачем же, — сказал тогда господь Будда, — вы, мужи мудрые, святые, твердые духом, ставите ваши вопли и стоны ставкою в этой тягостной игре, — в игре, где выигрыш может оказаться призраком, во всяком случае, не вечным? Неужели вы хотите из любви к душе до такой степени ненавидеть, истязать, изувечивать тело, что оно потеряет способность служить духу, стремящемуся ввысь и, раньше срока падет на дороге, как замученная лошадь? Неужели вы хотите разбить и разрушить это прекрасное жилище, в котором мы после мучительных скитаний находим себе хоть кратковременное пристанище, — пристанище, в котором мы все же таки находим свет, правда, небольшой, годный только на то, чтобы разглядеть приближение зари и различить истинный путь от ложного!

Тогда все йоги воскликнули в один голос:

— Мы избрали этот путь и идеи по нему, Раджапутра! Идем до конца, хотя бы нам пришлось идти сквозь огонь! Мы идем с верою, что смерть будет концом нашего странствования! Если ты знаешь лучший путь, укажи нам его, если нет, проходи с миром!

И он шел далее, печалясь о том, что люди до такой степени страшатся смерти, что начинают, наконец, бояться этого страха; так стремятся к жизни, что не осмеливаются любить жизнь и портят ее мучительными истязаниями, воображая таким образом угодить богам, завидующим человеческому счастью, воображая, что уничтожат ад, устраивая адские муки своего собственного изобретения; воображая в своем святом ослеплении, что полная надежды душа, покинув изможденное тело, вернее найдет свой путь.