Свет Азии

Сиддхартха ласково нагнул гордую голову коня, погладил его по блестящей шее и сказал.:

— Стой смирно, милый Кантака! Стой смирно и будь готов к самому далекому путешествию, какое когда-либо делал всадник. В эту ночь я выезжаю на поиски истины и сам не знаю, куда приведут меня эти поиски: знаю только одно, что они не окончатся, пока я не достигну цели. И потому в эту ночь, мой добрый конь, будь смел и ретив! Не останавливайся ни перед чем, хотя бы тысяча мечей преграждала тебе дорогу! Пусть ни рвы, ни стены не задерживают нас! Смотри, когда я коснусь твоего бедра и закричу: «Вперед, Кантака!» лети быстрее урагана! Будь, как огонь, как воздух, мой конь! Сослужи службу твоему господину; раздели с ним величие подвига, долженствующего спасти мир; я еду не ради одних только людей, но и ради всех бессловесных, испытывающих с нами одни и те же страдания и не имеющих надежды, но нуждающихся в ней. Неси же меня бодро, доблестно!

Он легко вскочил, на седло, коснулся густой гривы, и Кантака пустился в путь, высекая подковами искры из камней и побрякивая удилами; никто не слышал, однако же, этих звуков, так как боги-хранители, собравшись на дороге, густо устилали ее красными цветами мохры, а невидимые руки прикрывали бряцающие удила и цепи. В писании сказано, что, когда они подъехали к мостовой около внутренних ворот, воздушные якши подложили волшебные одежды под ноги коня, так что он ступал тихо, беззвучно.

Когда же они приблизились к воротам с тройными затворами, которые с трудом отпирали и открывали пятьсот человек, — о чудо! — двери открылись бесшумно, хотя обыкновенно днем громовой скрип их громадных петель и тяжеловесных затворов слышался за два косса вокруг. Средние и наружные ворота точно так же бесшумно открыли свои огромные затворы при приближении Сиддхартхи и его коня; под их сенью лежала неподвижно, как, убитая, вся избранная охрана; копья и мечи выпали из рук воинов, щиты отстегнулись у всех — у начальников и у подчиненных; случилось так потому, что перед самым отъездом царевича подул ветер боле снотворный, чем тот, который обыкновенно пролетает над сонным маковыми полем, и этот ветер усыпил все чувства стражи. Таким образом царевич свободно выехал из дворца.

Когда утренняя звезда стояла на полкопья от восточного края неба и дыхание утра пролетало над землей, покрывая рябью воды Анома, пограничной реки, тогда натянул он повода и сошел на землю, поцеловал белого Кантаку между ушами и ласково сказал Чанне:

— То, что ты сделал, принесет благо тебе и всем созданиям. Верь, что я всегда воздам тебе, любовью за любовь! Уведи домой моего коня и возьми эту жемчужину с моего шлема, возьми мою царскую одежду, мне более не нужную, мой меч, мой пояс, украшенный драгоценными камнями, и мои длинные, только что отрезанные мною, волосы. Отдай все это царю и скажи, что Сиддхартха просил не вспоминать его до тех пор, пока он не вернется, облеченный величием, превосходящим величие царей, умудренный уединенными исканиями, борьбою за свет; если я одержу побду, вся земля будет принадлежать мне, — и не, по преизбытку моей заслуги, мне — в силу любви! Так и скажи ему! Человек может возлагать надежды свои только на человека, и никто еще не искал того, что ищу я, — я, отрекшийся от мира, чтобы спасти мир!

КНИГА ПЯТАЯ

Вокруг Раджагрихи возвышались пять красивых гор, охраняя утопающую в зелени столицу царя Бимбисары: Байбхара, покрытая зеленой травой с пальмами; Бипулла, у подножия которой струятся теплые воды Сарсути; тенистая Тапован с прудами, отражающими черные скалы, из диких вершин которых просачивается лучшее горное масло; на юго-востоке царства коршунов — Сайлагири; на востоке Ратнагири — гора драгоценных камней.

Извилистая дорожка, мощеная истертыми плитами, пробегала полями, пестревшими цветами дикого шафрана, перемежающимися бамбуковыми зарослями под тенью тёмных манговых деревьев, мимо полосатых утесов, где производилась ломка яшмы, и шла далее по глубоким лощинам, поросшим цветущим кустарником, к западному склону горы, ко входу в пещеру, приютившуюся под навесом роскошных финиковых пальм.