Свет Азии

Потом я увидела третий сон, я видела, что ищу тебя, мой повелитель, а вместо тебя на постели лежали несмятая подушка и брошенное платье — вот все, что осталось от тебя! От тебя, моей жизни, моего света, моего царя, моей вселенной! Во сне я встала и видела, как твой жемчужный кушак, которым я опоясалась, превратился в змею и ужалил меня. Мои браслеты свалились, мои золотые застежки распались, жасмины в моих волосах стали прахом, наше брачное ложе упало, кто-то сдернул пурпурную занавесь, я услышала вдали рев белого быка и шелест складок великолепного знамени, и снова тот же крик: «Время близко!» И с этим криком, от которого до сих пор содрогается душа моя, я проснулась! О, царевич! Что могут означать такие сны, кроме одного — я умру, или, что еще хуже смерти, ты покинешь меня, ты будешь взят от меня!

Взором, нежным. как последняя улыбка заходящего солнца, глядел Сиддхартха на свою плачущую жену.

— Успокойся, милая, — сказал он — если неизменная любовь дает покой! Хотя сны твои могут быть тенями грядущих событий, хотя боги содрогаются на своих престолах, хотя, быть может, мир скоро узнает путь к спасению, но, что бы ни случилось с тобою или со мною, будь уверена — я любил и люблю тебя, Ясодхара! Ты знаешь, как я мучился все эти месяцы, отыскивая пути искупления земнородным, несчастие которых я видел. И когда настанет время, тогда, что должно быть, то и будет! И если душа моя болит по душам мне неизвестным, если я страдаю страданием мне чуждых, подумай, как часто я должен останавливать крылатые мысли на жизни тех, кто разделяет и услаждает мою жизнь, на жизни моих близких и, в особенности, на жизни той, которая мне всех дороже, всех любимее, всех ближе.

О, мать моего ребенка! Ты, которая соединилась со мною плотью для порождения этой светлой надежды, когда я томился такою же жалостью к человечеству, какую чувствует голубь к брату, покинутому в гнезде, и когда в этом томлении дух мой блуждал по дальним морям и землям, всегда возвращаясь к тебе на крыльях страсти, на крыльях радости, к тебе, самая кроткая из женщин, самая добрая из добрых, самая нежная из нежных, самая дорогая для меня! И потому, чтобы ни случилось, вспоминай, как в твоем сне ревел царственный бык, как развевалось драгоценное знамя, и будь уверена, что я тебя всегда любил и всегда буду любить и что то, что я ищу, ищу я, главным образом, для тебя! А ты не тоскуй: и если горе посетит тебя, утешайся мыслью, что путем нашего горя мир, может быть, сойдет на землю! Возьми с этим поцелуем всю благодарность, все благословение, какое только может дать самая верная любовь! Это, конечно, немного, так как сила самой сильной любви — слаба, но поцелуй меня и пусть эти слова перейдут прямо из моего сердца в твое, чтобы ты знала скрытое от других, что я много любил тебя, потому что много возлюбил я все живущее. А теперь, царевна, спи, я же встану и буду бодрствовать!

Она, вся в слезах, погрузилась в сон и во сне вздыхала, как будто прежнее видение снова представлялось ей: «Время близко, время близко!»

Сиддхартха оглянулся и увидел, что луна сияла близ созвездия Рака, а серебристые звезды стояли в том самом порядке, который был давно предсказан; они, как будто, говорили:

— «Настала та ночь, когда тебе предстоит избрать путь величия или путь добра; выбирай или власть царя царей, или одиночество и странничество без пристанища, без короны, ради спасения мира!

Вместе с шепотом темной ночи слуха его снова коснулась призывная песнь, как будто боги говорили в шелесте ветра; и верно то, что боги были вблизи и следили за каждым шагом господа, взиравшего на яркие звезды.

— Я удаляюсь, — сказал он, — мой час настал! Твои нежные уста, мое спящее сокровище, призывают меля к спасению земли и вместе с тем к разлуке с тобою: на безмолвном небе я читаю начертанное огненными письменами. Тут мое назначение, сюда вела меня вся жизнь моя! Я не хочу царского венца, который мне предназначается; я отказываюсь от тех завоеваний, которые могли бы совершаться при блеске моего обнаженного меча; окровавленные колеса моей колесницы не покатятся от победы к победе, пока на земли кровью не обозначится мое имя. Я предпочитаю следовать незапятнанной стопой по пути терпения; я желаю избрать прах земной — моим ложем, самые уединенные пустыни — моим жилищем, самые низменные существа — моими спутниками; я хочу носить одежду бедняков, питаться подаянием, укрываться в темных пещерах или в чаще лесов. Я должен поступать так, потому что жалобный стон жизни, всех страданий, всей живой плоти достиг моего слуха и вся душа моя наполнилась состраданием к несчастью этого мира; я спасу его, если только спасение возможно, спасу высочайшим самоотречением, сильнейшей борьбой.