Свет Азии

— Великий должен переносить любовь малого, чтобы легче возвысить его. Старайтесь, чтобы никто из вас, освободившись от уз, не огорчал связанных душ, величаясь своей свободой. Вы тогда скорей можете считать себя свободными, когда будете распространять свою свободу терпеливым воздействием, мудрою кротостью. Три ступени трудных испытаний приводят к спасению Бодхисаттв— тех, кто берет на себя руководительство и помощь в этом темном мире: первая называется «намерение», вторая «попытка», третья «познание». Знайте, я жил в период «намерения», я желал добра, искал мудрости, но глаза мои были закрыты. Сочтите все серые семена на том куске клещевины: вот столько лет тому назад я жил в образе купца Рама на южном берегу, против Цейлона, близь тех мест, где ловится жемчуг. В это далекое время Ясодхара жила со мною в нашей деревне, на берегу моря; она была так же нежна, как и теперь, и звали ее Лукшми. Я помню, как я покидал дом, уезжая в видах заработка для поправления нашего убогого положения. Она с горькими слезами просила меня не расставаться с нею, не подвергаться опасностям на суше и на море. «Как можно, любя, покидать любимое?» — вздыхала она. Но я решился. Я поехал в пролив, я вытерпел бурю, разные опасности, страшную борьбу с водяными чудовищами, я мучился днем и ночью, обыскивая морские волны и, наконец, нашел жемчужину, чудную, подобную луне, такую, за которую цари не пожалели бы всех своих сокровищ. Тогда я с радостью направился назад в свои горы, но в это время голод опустошал всю страну. Трудно было мне найти пропитание на обратном пути, и я едва добрался до дому, изнемогая от голода, тщетно скрывая в поясе мое белое морское сокровище. Дома не было пищи, и на пороге нашего жилища лежала та, ради которой я трудился, лежала безмолвно, умирая от голода. Тогда я возопил_: «если у кого-нибудь есть хлеб — вот вам целое царство за одну жизнь! Спасите мою жену и берите мою блестящую жемчужину!» — Тогда один из соседей принес свои последние припасы — и взял красивую жемчужину. Но Лукшми ожила и, возвращаясь к жизни, вздохнув прошептала: «ты в самом деле любишь меня!». Я хорошо распорядился с жемчужиной, продав, ее: я успокоил сердце и душу, не знавшие покоя, но те чистые жемчужины, которыми я владею теперь и которые я обрел в более глубоких волнах — двенадцать нидан и Закон — не могут быть ни проданы, ни уничтожены, — они должны сохранить свою совершеннейшую красоту и передаваться, как свободный дар. На сколько гора Меру выше кучи земли, нанесенной муравьями, на сколько капли росы, скопившиеся в следе ног бегущей лани меньше безбрежного моря, на столько мое тогдашнее сокровище ничтожнее настоящего, но любовь, которая стала обширнее, когда освободилась от оков чувственности, поступила разумно, отнесясь снисходительно к более слабому сердцу; таким образом нежная Ясодхара под влиянием кротости перешла на путь мира и благословения!

Когда царь услышал, что Сиддхартха возвратился обритый, в печальном одеянии нищего, что он протягивал чашу и просил подаяния у черни, гнев и горе вытеснили любовь из его сердца. Трижды плюнул он на землю, рвал свою сребристую бороду и затем вышел из дому в сопровождении трепещущих придворных. Нахмурясь, вскочил он на своего боевого коня, пришпорил его и гневно поскакал по улицам и переулкам города, среди удивленного народа, едва успевавшего вымолвить: «Вот царь! Кланяйтесь!» — а всадники уж с шумом пролетали мимо. При повороте к стене храма, около южных ворот, они встретили громадную толпу. Со всех сторон к ней притекали все большая и большая массы народа, пока дорога покрылась ими, двигавшимися вослед того, чей ясный взор встретил взгляд царя. Гнев отца не устоял против кроткого взора Будды, с почтением устремленного на его мрачное чело, против благородного смирения, с каким сын преклонил пред ним колени. Он не мог не чувствовать радости, видя царевича живым и здоровым, видя его в славе, превосходящей земной блеск, — в славе, принуждающей всех людей безмолвно и благоговейно идти за ним во след. И все же царь, обращаясь к сыну, воскликну л: