Свет Азии

Когда решение это стало известно жителям белой Капилавасту и соседних деревень, они приготовили все к встрече царевича. Около южных ворот раскинут был великолепный шатер. Между увитых цветами столбов развевались широкие складки шелковой красной и зеленой материи, затканной золотом. Дороги устланы были душистыми ветвями манго и нима, облиты благовониями жасмина и сандального дерева. Всюду развевались флаги, заранее отдано было повеление о числе слонов с серебряными седлами и позолоченными клыками, которые должны были ждать царевича на берегу, и о месте, откуда должен раздаться барабанный бой и крик: «Сиддхартха едет!» Указано было и то место, где сановники сойдут с коней и поклонятся ему и где танцовщицы начнут с пением и танцами бросать цветы, так чтобы конь его шел по колено в розах и благовонных травах. Все улицы должны были принять нарядный вид; в городе должны были раздаваться музыка и крики радости.

Таковы были приготовления, и каждое утро все с нетерпением прислушивались, не раздается ли барабанный бой, извещающий, что «он едет!».

Но он не появлялся.

Ясодхара, мучимая нетерпением, отправилась в носилках к городским стенам, туда, где возвышался роскошный шатер.

Прелестный сад — Нигродха, осененный кудрявыми финиковыми пальмами и другими красивыми деревьями, расстилался вокруг; он был изящно расположен и веселил взор своими извилистыми дорожками и коврами своих цветов и плодов. Южная дорога шла мимо его полян; с этой стороны глаз путника, проходившего по ней, останавливался на зелени и цветах, а с другой, противоположной — на убогих лачугах, в которых жил пригородный, бедный, выносливый люд низкого происхождения, не смевший своим прикосновением осквернять кшатриев и жрецов Брахмы. И эти бедняки также с нетерпением ждали его прихода: они до рассвета бродили по дороге и влезали на деревья, заслышав вдали крик слона или бой барабана, призывающего во храм; видя же, что никого нет, они принимались за какие-нибудь работы, предназначавшиеся для встречи царевича: мыли каменные ступени перед домами, поправляли флаги, плели венки из перистых фиговых листьев и украшали ими изваяния Лингама, заменяли вчерашнюю зелень па арках новою, свежею и обращались ко всякому прохожему с вопросами о всеми ожидаемом, великом Сиддхартхе.

Все это замечала царевна, устремляя полные любви и томления глаза на южную долину, прислушиваясь подобно им, не принесут ли прохожие каких вестей с дороги. И вот увидала она на этой дороге тихо приближавшегося путника, с обритой головой, в желтой одежде, в поясе отшельника, с глиняной чашей в руках; эту чашу он смиренно протягивал у дверей каждой хижины, принимая всякое подаяние с кроткою благодарностью и также кротко проходя мимо тех, кто ничего не давал.

Его сопровождали еще двое, подобно ему также облеченные в желтые одежды: но он, несший чашу, казался таким величественным, выступал вперед такою твердою поступью, распространял вокруг себя нечто столь благодатное, глядел на всех такими кроткими, святыми очами, что некоторые из подававших ему милостыню с благоговением глядели на него, другие почтительно кланялись, иные бежали за новыми дарами, досадуя на свою бедность.

Мало-помалу за ним вослед собралась целая толпа детей, мужчин и женщин, они шли, тихо спрашивая друг друга:

— Кто это? Кто? Он не похож на риши! — Но когда он подошел близко к шатру, шелковая занавесь поднялась, и Ясодхара бросилась на дорогу без покрывала, с криком:

— Сиддхартха! Владыко!

Слезы текли из глаз ее, она охватила его руками, а потом, рыдая, упала к ногам его.

Впоследствии, когда царевна вступила уже на путь спасения, у Будды спрашивали, почему он, давший клятву отказаться от всех земных страстей и от нежного, как цветок, всепокоряющего прикосновения женской руки, почему он допустил заключить себя в объятия, учитель отвечал: