Свет других миров (СИ)

— И ты, наверное, убил бы за горячую ванную.

— Душ подойдёт. Но что я здесь делаю?

— Привыкаешь, — Куратор пожала плечами. — И да, это моя квартира. На улице… семьдесят восьмой, кажется, — она взяла его за локоть и подвела к окну. — Надеюсь, ты оценишь этот мой жест. Я тебе доверяю.

Пятый, кажется, её уже не слышал. Он стоял у окна, всматриваясь в город за стеклом.

Шумный, яркий, в постоянном движении и полный людей.

Пульсирующий.

Живой.

И Пятый видел всё. Художников, выставляющих мольберты, лавочников, открывающих ставни и вытаскивающих на тротуар вывески, людей, спешащих на работу.

Он слышал, как бьются их сердца, гоняющие по телам горячую кровь.

— Ну, хватит, Номер Пять, — теперь Куратор потянула его прочь от окна, но потом всё же отпустила его руку. Шагнула к журнальному столику и взяла с него стопку вещей. — Тебе нужно согреться, и вот это всё, — она показала пальцем на его одежду, — мы обязаны сжечь.

Пятый тихо фыркнул, но не проронил ни слова. Он прошёл мимо книжных полок, мимо рамок с фотографиями прямо в ванную комнату. Ему не нужны были её подсказки, он всё знал и так.

— Только не спеши, — крикнула ему в спину Куратор. — Я приготовлю тебе что-нибудь поесть.

Пятый снова не ответил. И даже не обернулся.

Щёлкнул включателем, и крохотная комната с ванной и душем залилась светом. Ярким и не настоящим, но таким светлым и ослепительным, как солнце за окном.

Куратор была права. И Пятый не спорил с ней тогда и не готов был спорить сейчас. Ему действительно нужно было время.

Чтобы вспомнить. Чтобы привыкнуть.

Он двенадцать лет прожил в мире солёной тёмной воды и холода. Один на один с Долорес и самим собой.

Один на один с ужасами нового мира.

И сейчас у него словно не было кожи. Все запахи удивляли. Фактуры предметов.

Вместо душа в итоге он действительно набрал полную ванну воды и влез в неё не задумавшись. Он отвык от тепла, и горячая вода сейчас казалась невыносимой и обжигающей, но Пятый даже не вздрогнул. Он погрузился в неё с головой, закрыв глаза и задержав дыхание на долгие несколько минут.

Как будто хотел пролежать там, пока каждая его косточка не прогреется и не забудет чувство постоянного холода.

Холода, который был в каждой клеточке его тела, и который не хотел уходить.

А потом он вынырнул, и не продрог немедленно. Он вынырнул в тепло прогретой летним солнцем квартиры, в мир с мягкими полотенцами и новой одеждой. С трикотажными футболками, лёгкими, почти невесомыми, и хлопковыми джоггерами. Минут пять, едва выбравшись из воды, Пятый просто стоял, ощупывая разные ткани, перебирая склянки на туалетном столике.

— Номер Пять, ты там не утонул? — постучала Куратор.

— Вот это у тебя чувство юмора, — отозвался Пятый, и тут же открыл дверь. Остановился на пороге, пристально глядя на неё. Он видел её так близко, что замечал наметившиеся мимические морщинки, немного размазанную подводку, шрам на подбородке. Как поднимается и опускается её грудь, когда она дышит, как сокращаются мышцы, когда она двигается.

Куратор улыбнулась шире и склонила голову на бок. Потом заправила ему под футболку стекляшку с огоньком Долорес и похлопала по груди:

— Не смотри на меня так, я могу тебя неправильно понять.

— Сама же сказала, что мне пока рано к людям.

— Конечно. Ты пока ещё немного дикий, но мы с этим справимся. А теперь давай, топ-топ. Я приготовила тебе обед, а это — уж поверь мне — грандиозное событие.

И Пятый пошёл за ней. Квартира была студией — гостиная, столовая и кухня в одной комнате. Куратор поставила перед ним свежую порцию киш-лорена, салат из свежих овощей, приправленный оливковым маслом, крупно порезанный нежный, почти таящий во рту, бриошь, и налила чашку кофе.

— Только не ешь всё в один заход, хорошо? — она потрепала его по мокрым волосам, а Пятый даже бровью не повёл. Ему нравился человеческий контакт, но как реагировать он не помнил. Просто хотелось, чтобы это не прекращалось.

Чувствовать чью-то заботу. Касания.

Куратор убрала руку и села напротив. Подпёрла подбородок руками и не сводила с него пристального взгляда светло-голубых глаз.

— Приятного аппетита, Номер Пять.

Пятый облизнул губы и взялся за вилку с ножом. Отец вдалбливал им столовый этикет, и Пятый, кажется, не забыл бы его и через тридцать три года. После стольких лет жизни в диких условиях он впервые брал в правую руку нож, а в левую вилку, но всё равно справлялся с ними прекрасно.

От обилия вкусов мир замерцал ещё ярче. Пятый не смог сдержать восхищённый стон. Он даже закрыл глаза. И если бы он не выплакал в тот ужасный день все свои слёзы, сейчас он бы зашёлся рыданиями от счастья.

Сыр, бекон и сливки были чем-то почти незнакомым. Едва отправив в рот кусочек киш-лорена, Пятый без всяких прыжков и машины времени нырнул в прошлое. До прыжка, до Апокалипсиса, до всего, через что ему пришлось пройти и до смерти его братьев и сестёр.

Овощи были на вкус как обеды на кухне в Академии. Идеально сбалансированные и идеально приправленные. Он будто бы снова сидел слева от Вани и смотрел, как она гоняет по тарелке горошек, или уплетает помидоры черри, или воротит нос от брокколи.