Свет – это мы

– Микеланджело в варианте для Мажестика, – любила говорить Дарси.

Я помню, как в наш последний совместный вечер, перед самым началом сеанса, я держал свою жену за руку и глядел на потолок Большого зала. Вот только вместо оперной музыки играла тогда рождественская. Сейчас, когда я об этом думаю, у меня в голове звучит «Ангелы, к нам весть дошла» в исполнении Эллы Фитцджеральд. Дарси обожала первую леди джаза. Помню, что губы моей жены легонько касались моей щеки. Еще в моей памяти выплывает запах мяты, потому что Дарси намазала губы мятной гигиенической помадой в тот вечер, когда она претворилась в ангела.

Джилл все время повторяет во время наших ежевечерних качаний в любимом гамаке Дарси, что я не обязан идти на премьеру, если мне не хочется. И это несмотря на то, что она, как я уже упоминал, взяла для меня напрокат смокинг, а себе купила вечернее платье.

– Можем уехать. Снять что-нибудь ненадолго. Исчезнуть, – говорит она. Какая-то часть меня очень хотела бы именно этого, но я осознаю, что ради остальных должен подняться над ситуацией и возглавить усилия по возвращению кинотеатра «Мажестик».

– Я обязан сказать речь, – возражаю я.

– Нет, не обязан, – говорит Джилл. – Особенно если ты не готов.

– Не готов к чему?

И на этом месте Джилл всегда замолкает.

А как Вы считаете, Карл?

Я готов?

Когда я погружаюсь глубоко внутрь себя и пытаюсь быть честным, например во время медитаций или в попытках удержать свой сон и продолжить его, как Вы меня учили, я слышу очень тихий шум, происхождение которого мне никак не удается установить. Иногда он звучит как ветер в кронах деревьев, только очень издалека. Когда я сосредотачиваюсь на нем и прислушиваюсь, он становится громче и как бы приближается, и тогда я начинаю лучше различать, из чего он состоит. Я все ближе и ближе к тому, чтобы разгадать происхождение этого звука, но всякий раз ровно на пороге осознания внутри меня включается какой-то защитный механизм, который метафорически бьет меня с размаху в психологическую челюсть, выкидывая меня в обыденную жизнь, и я больше не слышу вообще ничего, исходящего изнутри.

Я также не могу избавиться от ощущения, что этот шум наконец откроет мне свой секрет в тот момент, когда я войду в Большой зал кинотеатра «Мажестик» и усядусь в кресло рядом с траурной лентой, обозначающей то место, где в последний раз находилась моя жена в своем земном воплощении. Говорят, что Марк и Тони полностью сменили обивку, так что возможность травматического переживания при виде пятен крови полностью исключена. Но когда я пытаюсь представить себя внутри этого пространства, каждый квадратный сантиметр моей кожи начинает зудеть, а каждая жилка в моем теле – дрожать. И мне снова не дает покоя загадочный шум, запертый в глубине моей сущности.

Когда мне удается быть с собой предельно честным, я в каком-то смысле осознаю, что этот потайной звук, чем бы он на самом деле ни являлся, вполне способен убить меня на месте, вот только сомневаюсь, что в таком случае я обрету крыла, претворюсь в ангела и полечу в направлении всеобъемлющего света. Гораздо более вероятно, что земля затрясется, потом разверзнется под моими ногами, и я провалюсь туда, где мерцают потоки лавы, где магма, дым и ад, который я никогда прежде не мог себе представить.

Какая-то часть меня, опять же, если быть с собой предельно честным, даже надеется на такой исход. После всего этого – почему бы и нет, в конце концов. Эта часть меня осознает, что некоторым из нас уготовано вечное наказание, в том или ином виде.

Странно, правда?

Или же это просто необходимая часть человеческого существования?

Что на эту тему говорит Юнг?

Но может быть, Иной Лукас снова появится и всех спасет? Вот было бы славно.

Мне было бы приятно, если бы Вы смогли присутствовать при появлении Иного Лукаса, но, с другой стороны, я не хотел бы, чтобы Вы оказались свидетелем моего низвержения в глубины вечного проклятия.

В этих письмах я не смог рассказать Вам все, что хотел. Дело в том, что я не все помню. Вот. Я раскрыл Вам какую-то часть. Сделал первый шаг. Но как рассказать остальное, если я не могу вспомнить, что произошло?

Мне снятся кошмары.

Джилл торопится меня разбудить, когда слышит мои крики посреди ночи, но я не в состоянии восстановить, что именно мне приснилось, как ни стараюсь.

Мне почему-то кажется, что это письмо к Вам может оказаться последним, Карл. Особенно если Вы так и не появитесь на премьере нашего фильма ужасов. Если Вы не заметили, я написал Вам столько же писем, сколько людей погибло в кинотеатре «Мажестик» в прошлом декабре, если не считать Джейкоба Хансена. Это – семнадцатое по счету. Я планировал, что писем будет всего восемнадцать, но теперь я опасаюсь, что у меня не хватит душевной энергии воплотить в жизнь этот план до исторического вечера. И еще я очень сомневаюсь, что Вы все же придете на премьеру. Или, точнее сказать, я не позволяю себе обманываться надеждой.

Если бы мои письма были хотя бы немного достойными внимания, Вы бы уже ответили хотя бы на одно, правда ведь?