Свет – это мы

Финеас уже больше трех лет пытается подвигнуть меня на это последнее письмо. С самого начала моего лечения он настаивал на необходимости «замкнуть кольцо Карла», завершить работу, которую Личность заставила меня предпринять в дни тяжелейшей болезни. Финеас уверен, что это послужит «лекарством для души». Я всеми силами стремлюсь к излечению, но вместе с тем сомневаюсь, что мог бы написать эти слова раньше. Я совершенно уверен, что привожу свою кампанию по написанию писем к заключению с той скоростью, с которой позволяет мне мое душевное состояние. Последние годы были, мягко говоря, непростыми, в чем Вы сможете убедиться из нижеследующего.

Вам, наверное, небезынтересно, как прошла премьера, правда? Если кратко: мне и Финеасу понадобилось три с половиной года, по три встречи в неделю, чтобы полностью осознать, что именно произошло тем вечером. Не уверен, что моя память сохранила все детали, поскольку моя диссоциация была довольно полной. Возможно, мне стоит просто записать все, что я могу вспомнить, и полагаться в остальном на Вашу превосходящую интуицию и цепкий ум.

В день премьеры Бесс и Джилл уехали в салон, а мы с Исайей отправились сыграть партию в гольф. Играем мы оба посредственно, но Исайя поддерживает членство в клубе – том самом, где состоял и добросердечный Грег Койл, – и поэтому время от времени я катался с ним в тележке по газонам, стараясь не слишком часто попадать мячиком по окнам близлежащих домов. Тем августовским днем – а он был, как я помню, достаточно жарким, чтобы пробудить к оглушительной активности последних летних цикад, – я никак не мог сосредоточиться на игре, и в конце концов спросил у Исайи, нельзя ли мне просто вести для него счет. Он попытался убедить меня продолжать, потому что это помогло бы мне «прочистить голову», но вскоре сдался, и я сделался его помощником – водил тележку, радостно приветствовал удачные удары и записывал счет на карточку. Исайя был непривычно молчалив, посвящая все внимание игре, пока наконец в районе пятнадцатой или шестнадцатой лунки не сказал:

– Лукас, скажу тебе честно. Я за тебя беспокоюсь, и довольно сильно.

Дальше Исайя привел список странностей, которые он за мной заметил: как я пропадал со съемочной площадки в случайные моменты, бродил по Мажестику среди ночи, отказывался от еды, расчесывал себе до крови руки и прочее в том же роде. Потом он сказал:

– Если сегодняшний вечер для тебя слишком большая нагрузка, никто не станет тебя винить. Я тоже могу не пойти. Посидим у тебя дома или где-нибудь еще. Поедем к океану. Не знаю. Просто уедем из города.

– Я обязан быть на премьере ради Эли, – сказал я. – И сказать речь.

– На самом деле ты ничего никому не обязан, – сказал он, оттирая ком земли с клюшки красным полотенцем.

– А мне кажется, что да.

– Почему?

Я не смог ничего ответить – потому что в тот момент я собирался войти внутрь кинотеатра «Мажестик» исключительно в надежде увидеть окрыленную Дарси, которая меня там наверняка ожидала. Я также хотел установить наконец происхождение того внутреннего шума. Однако я все еще был в достаточно здравом уме, чтобы не произнести ничего из этого вслух, и поэтому промолчал.

– Дружище, мне кажется, ты просто не готов, – сказал он. – Не уверен, что мы все полностью готовы, но ты, Лукас, особенно. Ты… даже не знаю.

– Исайя, я в полном порядке, – сказал я, прикладывая все усилия, чтобы сохранять зрительный контакт, но нарастающее давящее ощущение внутри моих глаз все же заставило меня отвернуться.

Я уверен, что Исайя не бросил свои усилия прямо на этом месте, но в моей памяти мы с моим лучшим другом мужского пола довели партию до конца в молчании, после чего приняли душ в раздевалке и переоделись. Потом он отвел меня в ресторан, утверждая, что ему необходимо потратить свои ежемесячные представительские.

Мне вспоминается, что на протяжении всего этого я чувствовал себя как бы не полностью присутствующим. Исайя определенно понимал, что я уплыл куда-то далеко, но в то же время было ясно, что он понятия не имел, что с этим можно поделать. Это я был специалистом по проблемам с душевным здоровьем. Исайя управлял старшей школой, а все остальные проблемы отдавал в ведение Бога. Перед тем, как сесть за ранний обед, он прочел молитву, в которой просил «помочь храброму и доброму Лукасу на премьере», но похоже, что она не возымела такого же действия, как предыдущие. Я не ощутил на коже никакого покалывания. Меня не начало трясти. Я, в общем, не почувствовал совсем ничего. Я также не притронулся к еде, и это его видимо огорчило. Он все повторял: «Лукас, тебе нужно поесть».