Свет – это мы

В своих мечтах я всегда застаю Вас в решительный момент, обычно когда Вы прикрепляете шнур к крюку люстры. Я врываюсь в Вашу столовую, и Вы виновато падаете в мои объятия. Я похлопываю Вас по спине и повторяю, что все будет в порядке и что мы найдем для Вас помощь.

Даже Финеас, наверное, смог бы провести Вас через самый черный период. Кто знает?

После моего весьма публичного нервного срыва на премьере фельдшеры отвезли меня в заведение для душевнобольных, где – не спросив моего согласия – меня накачали таким количеством успокоительного, что я заснул как убитый. Но прежде, чем потерять сознание, я успел понять, что тот шум, тот ветер в голых кронах, исходящий из глубины, был криком души. Последнее, что я запомнил перед тем, как наступила тьма, – это невероятная, окончательная уверенность: никогда больше я не хотел слышать этот звук, звук истекающей из меня жизни под вопли моей собственной души.

По этой причине я послушно принимал все таблетки, предлагаемые мне врачами. Лекарства держали меня в состоянии отупения, я пускал слюни и засыпал сидя перед телевизором, по которому как раз начали крутить первые рекламные ролики кампании Сандры Койл. Теперь-то она губернатор штата, так что я привык видеть ее говорящую голову в телевизоре и молчащее лицо на плакатах, но тогда мне казалось, что я провалился в параллельную вселенную. Помню, меня занимал вопрос, каким же образом Сандре удалось переплавить крик своей души в политический золотой запас, в то время как мне досталась пластиковая кушетка в отделении для буйных, с которой у меня даже не было сил встать.

Вместе со мной в отделении было довольно много народа, но ни с кем из них я не смог установить контакт. С другой стороны, никому из них также не удалось установить контакт со мной. Тем, кто вели себя сравнительно нормально, полагались дополнительные привилегии – они могли проводить время на открытом пятачке газона, примыкающего к общему залу и огороженного с четырех сторон стеклянными панелями, которые удерживали менее вменяемых от выхода на лужайку без разрешения. Нормальные, выходившие туда, казались мне тогда божествами, озаренными небесным светом, – еще немного, и они воспарят к небесам. Если бы только мне позволено было вступить в пределы этого сияющего куба, думал я тогда, все мои страдания закончились бы. Но лекарства мешали мне даже встать с места, не говоря уж о том, чтобы переместиться выше в цепочке созданной в больнице экосистемы психического здоровья.

Уверен, что Джилл и Исайя не оставляли попыток высвободить меня или хотя бы повидаться со мной, но мне было сказано, что свидания будут позволены не раньше, чем через пять дней, а номера их телефонов у меня в памяти не сохранились, потому что все они были внесены в адресную книгу на моем собственном телефоне, который у меня отобрали по прибытии. Так что древний телефон-автомат на стене был для меня совершенно бесполезен.

Меня постоянно вызывали в кабинеты психологов и социальных работников и задавали там бессмысленные вопросы: «В чем я вижу цели своего лечения?», или «Каким образом я собираюсь финансово поддерживать себя в будущем?», или «Есть ли у меня доступ к стабильной социальной группе?», или «Завершил ли я должным образом период траура по своей жене?» Только когда я попал под замок, мне открылась истинная тяжесть Вашего отсутствия, Карл.

«Мне необходим юнгианский психоаналитик», повторял я им. Я даже обещал не быть слишком разборчивым. Я не собирался требовать диплома института Юнга в Цюрихе. Но я наотрез отказывался от наблюдения не-юнгианцем, что, как мне кажется, невероятно оскорбило весь лечащий персонал этого заведения. Одна из социальных работников, девушка, с виду не сильно старше, чем Эли, даже закатила глаза, когда в очередной раз это услышала. Но по большей части я сидел на кушетке перед телевизором в общей комнате, постоянно засыпая и пуская слюни, а говорящая голова Сандры Койл все время выскакивала на экран и принималась вещать об опасностях беспорядочного владения огнестрельным оружием. Я убеждал себя, что спать – это не стыдно, что я эмоционально и душевно истощен и что налаживание контакта с окружающими может подождать до завтра, когда я буду более отдохнувшим.