Свет гаснет

Три ведьмы стояли вместе перед зеркалом, Рэнги в середине. У него было лицо черепа, но на темном лице блестели веки. На шее висел льняной шнурок с нефритовым тики[122]. Блонди была загримирована под ярко накрашенную уродину с красными пятнами на щеках и огромным алым ртом. У Венди была борода. Руки у всех были похожи на клешни.

— Если я продолжу на себя смотреть, то сам испугаюсь, — сказал Рэнги.

— Пятнадцать минут. Пятнадцать минут, пожалуйста.

Гастон Сирс одевался в одиночестве. Его общество доставило бы другим актерам большое неудобство: он все время пел, бормотал что-то, произносил отрывки древних поэм и постоянно выходил в туалет. Поэтому он занял крошечную гримерную, которая больше никому не понравилась, но ему, кажется, приглянулась.

Когда Перегрин заглянул к нему, он нашел его в веселом расположении духа.

— Поздравляю вас, мой дорогой, — воскликнул он. — Вы, несомненно, додумались до правильной интерпретации таинственного Сейтона.

Перегрин пожал ему руку.

— Мне нельзя желать вам удачи, — сказал он.

— А почему нет, мой чувствительный мальчик? Мы желаем друг другу удачи. A la bonne heure[123].

Перегрин поспешил в гримерную Нины Гэйторн.

Ее туалетный столик был завален совершенно несовместимыми друг с другом предметами, каждый из которых она, должно быть ласково целовала. На почетном месте стоял гипсовый Генезий, святой покровитель актеров. Рядом лежали предметы, призванные защищать от колдовства, и руны. Гримерную с Ниной делила актриса, игравшая придворную даму, и ей очень не повезло с соседкой. Мало того, что Нина заняла три четверти рабочей поверхности разными защитными амулетами; большую часть времени она еще бормотала предохраняющие от зла заговоры и молитвы. Занималась она этим украдкой, одним глазом испуганно следя за дверью. Каждый раз, когда в дверь кто-то стучал, она вскакивала и набрасывала на свою священную коллекцию полотенце. Затем она вставала спиной к столику, небрежно опершись на него руками, и принималась неубедительно смеяться.

Макдуф и Банко занимали комнату по соседству с сэром Дугалом и вели себя спокойно и по-деловому. Саймон Мортен был погружен в себя, напряжен и молчалив. Придя в театр, он сначала сделал пятнадцатиминутную разминку, потом принял душ и занялся гримом. Брюс Баррабелл пару раз попытался пошутить, но, не получив ответа, умолк. Им помогала их костюмерша.

Баррабелл начал было насвистывать, потом вспомнил, что это считается дурной приметой, резко остановился и сказал:

— Черт.

— Вон, — сказал Саймон.

— Я и не знал, что ты тоже один из верующих.

— Давай, выходи.

Брюс вышел и закрыл дверь. За дверью он повернулся вокруг себя три раза и постучал.

— Да?

— Покорно прошу прощения. Можно мне вернуться? Пожалуйста.

— Входи.

— Пятнадцать минут. Пятнадцать минут, пожалуйста.

Уильям Смит одевался вместе с Дунканом и его сыновьями. Он был совершенно спокоен и очень бледен. Малькольм, приятный молодой человек, помог ему загримироваться. Дункан, которому помогала костюмерша, величественно наблюдал за ними.

— Премьеры, — простонал он. — Как я их ненавижу.

Его взгляд задержался на Уильяме.

— Это ведь твоя первая премьера, парень?

— Были еще школьные пьесы, сэр, — нервно ответил Уильям.

— Школьные пьесы? Ну-ну, — глубокомысленно сказал он. — Что ж.

Он вернулся к потрепанным листам со своей ролью, которые были прислонены к зеркалу, и забормотал:

— «И раны и слова тебе пристали».

— Я буду рядом, отец, спиной к зрителям. Я дам тебе слова, если понадобится. Не волнуйся.

— Да, мой мальчик, сделай это, пожалуйста. Нет, я не буду волноваться. Но я не представляю, почему я напрочь забыл слова вчера. Ну да ладно.

Привычным жестом он поправил мантию и повернулся.

— Сзади все хорошо? — спросил он.

— Прекрасно, — уверил его сын.

— Хорошо. Хорошо.

— Пятнадцать минут, пожалуйста.

Раздался стук в дверь, и вошел Перегрин.

— Публика прекрасная, — сказал он. — Зал бурлит. Уильям, — он погладил мальчика по голове, — ты будешь помнить сегодняшний вечер на протяжении всех грядущих спектаклей. Ты играешь очень точно. Ничего не меняй, хорошо?

— Хорошо, сэр.

— Вот и молодец. — Перегрин повернулся к Дункану. — Мой дорогой, вы выглядите великолепно. И мальчики тоже. Малькольм, тебе придется долго ждать своей большой сцены. Я могу тебя только похвалить.

Ведьмы стояли тесной группкой. Вид, который они собой являли, внушал ужас. Они хором сказали «Спасибо» и продолжали стоять близко друг к другу, пристально глядя на него.

— Вы справитесь, — сказал Перри.

Он продолжал обход гримерных. Нелегко было найти подходящие слова для всех. Некоторые терпеть не могли, когда им многословно желали удачи. Они любили, чтобы им шутливо желали ни пуха ни пера. Другим нравилось крепкое пожатие локтя и уверенный кивок. Дам нужно было целовать — либо руки, либо воздушные поцелуи из-за грима. Он обходил актеров, а у него самого в это время сосало под ложечкой, рот и горло как будто ободрали наждачной бумагой, а голос был словно не его собственный.

Мэгги сказала: