Свет гаснет

— Успех влечет за собой успех, — сказал Перегрин, когда метрдотель ушел. Он посмотрел на взволнованное лицо Эмили. — Прости, — нежно сказал он, — в такие вечера не стоит думать о будущем или о прошлом. Я уж начал было представлять себе, каково было бы, если бы мы провалились.

— Не надо. Я понимаю, о чем ты, но не надо. Не гаси звезды.

— На наших небесах сегодня не будет экономии, — сказал он и протянул ей руку. — Договорились?

— Договорились. Это все потому, что ты голоден.

— Может, ты и права.

Час спустя он сказал, что она была совершенно права. Они оба выпили коньяку, чтобы доказать это, и принялись обсуждать пьесу.

— Гастон, может, и чокнутый, — сказал Перегрин, — но он был весьма хорош сегодня; что скажешь?

— Ты совершенно прав. Он словно сама смерть, сидящая во главе своего пиршественного стола. Не слишком ли далеко вы с ним зашли?

— Ни в коем случае.

— Хорошо. Уинти говорит, что пьеса будет идти столько, сколько Дугал и Мэгги смогут играть.

— Да, это вопрос темперамента.

— Наверное. Для Мэгги уж точно. Она спокойна как скала и совершенно непоколебима. Удивил меня Дугал. Я ожидала от него хорошего, даже душераздирающего представления, но не настолько пугающего. Я все время думала: надо умело его загримировать, чтобы зрители видели, как разрушается его личность. Но, клянусь, он так убедительно сыграл этот распад, словно он в самом деле одержим, он и правда стал игрушкой в руках дьявола. Я даже начала думать, хорошо ли это, или это может вызвать неловкость — словно он отбросил свою собственную идентичность, и мы столкнулись с его неприкрытым личным крахом. А это было бы ужасно и неправильно. Но нет. Этого не случилось. Он подошел к самому краю в последней сцене, но он по-прежнему Макбет. Благодаря Гастону он сражается как одержимый, но всегда с полным самоконтролем. И так злобно! Для Макдуфа этот поединок — словно уничтожение какого-то ужаса, что ждал его под камнем.

— А что ты думаешь о его игре вообще?

— Если бы я могла к чему-то придраться, я бы это сделала. Но нет, он играет великолепно. Прямолинейный мститель. И я думаю, что в английской сцене он сыграл чудесно. Прости, — сказала Эмили, — я хотела бы найти что-нибудь неправильное и фальшивое, что-нибудь нуждающееся в переделке, но не могу. Твоя задача теперь — удержать их всех на этом уровне.

Они продолжали беседовать. Вскоре к ним подошел их официант с кипой воскресных газет. Сердце у Перегрина внезапно сильно забилось. Он взял верхнюю газету и пролистал до страницы с заголовком «НАКОНЕЦ-ТО! БЕЗУПРЕЧНЫЙ МАКБЕТ». И прочел две восторженные колонки о пьесе.

Эмили увидела, как раскрытая газета дрожит у него в руках. Она просмотрела остальные, разворачивая их на страницах с театральной критикой.

— Это просто невероятно, — сказала она.

Он издал странный звук, соглашаясь с ней. Она подтолкнула к нему стопку газет.

— Они все пишут одно и то же, не считая разницы в стиле.

— Надо ехать домой. Мы одни засиделись. Бедный Марчелло!

Он опустил газету и сложил ее. Эмили увидела, что глаза у него красные.

— Не могу прийти в себя, — сказал он. — Это уже слишком.

Он сделал знак официанту, чтобы им принесли счет. Он оставил огромные чаевые, и их с поклонами проводили до двери.

По набережной ездили уборочные машины, поливая ее огромными веерами воды. На востоке на фоне светлеющего неба виднелись силуэты домов. Лондон просыпался.

Они доехали до дома и отправились спать глубоким сном.

Первым из актеров воскресным утром проснулся Уильям Смит. Он посмотрел на часы, натянул одежду, быстро умылся и вышел из дома через переднюю дверь. Каждое воскресенье в конце их маленькой улочки, на лестнице, ведущей к главной дороге, раскладывал свой товар продавец газет. Он доверял клиентам: оплату полагалось класть в жестянку и при необходимости брать оттуда сдачу. Сам он приглядывал за ними из кафе на углу.

Уильям взял с собой нужную сумму. Он помнил, как мистер Барнс говорил, что значение имеют лишь «качественные» газеты. Он купил самую дорогую и принялся просматривать заголовки.

«НАКОНЕЦ-ТО! БЕЗУПРЕЧНЫЙ МАКБЕТ»

Уильям читал статью, пока возвращался к дому. Она была великолепна. В конце было написано: «С тем же вниманием и любовью режиссер подошел и к самым маленьким ролям. Здесь мы должны похвалить господина Уильяма Смита, которому удалось полностью избежать феномена вундеркинда».

Уильям помчался наверх, крича:

— Мам! Ты проснулась? Мам! А что такое феномен вундеркинда? Я его избежал!

К полудню все они прочли заметки в газетах, а к вечеру большинство из актеров созвонились друг с другом; все были в восторге, но при этом ощущали какой-то упадок и пустоту. Им оставалось лишь говорить друг другу: «Теперь мы должны сохранить этот уровень, верно?»