Свет грядущих дней

Енджеюв[43] был местечком — так называли тогда маленький торговый городок со значительной частью еврейского населения. Рождение Рени прибавило еще одну единичку к четырем с половиной тысячам енджеювских евреев, составлявших 45 процентов всего городского населения. (Последовавшие за ней дети Кукелков Аарон, Эстер и Яков, или малыш Янкеле, как его называли в семье, вскоре увеличат его еще на три единицы[44].) Еврейская община, основанная в 1860-х годах, когда евреям наконец разрешили селиться в этом регионе, по большей части была бедной. Большинство мужчин занимались торговлей вразнос или имели свой мелкий бизнес в помещениях, располагавшихся вокруг шумной рыночной площади. Остальные были главным образом ремесленниками: сапожниками, пекарями, плотниками. Енджеюв не был таким же современным, как Бендзин, который располагался на границе с Германией и Западом, но даже в нем среди немногочисленной местной элиты были врачи, работники скорой медицинской помощи и учителя; один еврей был судьей. Около 10 процентов городских евреев были богаты, владели деревообрабатывающими заводами, мукомольнями и механическими мастерскими, а также недвижимостью на главной площади.

Еврейская культура, как и повсюду в Польше, процветала здесь в 1930-е годы, на которые пришлось детство Рени. В те времена только в Варшаве выходило 180 еврейских газет: 130 на идише, 25 на иврите и 25 на польском[45]. В почтовом отделении Енджеюва оформлялись десятки подписок на журналы. Еврейское население местечка росло. Были построены молельные дома для представителей разных течений иудаизма. Даже в таком маленьком городке открылось три еврейских книжных магазина, издательство и несколько библиотек; выступали театральные труппы, устраивались литературные чтения; бурно расцветали политические партии.

Отец Рени участвовал в просветительской и благотворительной деятельности, устройстве столовых для бедных, организации похорон с помощью службы ритуальных услуг «Хевра кадиша», с привлечением местного кантора. Голосовал он за сионистов. Религиозные сионисты почитали идеалы писателя XIX века Теодора Герцля. Они верили, что правильную и открытую жизнь евреи могут вести только на родине, в Палестине, где они являются гражданами первого сорта. Пусть Польша веками была их родным домом, но все равно это временное местопребывание. Моше мечтал в один прекрасный день переселиться с семьей в «землю обетованную».

Партии устраивали лекции и политические собрания. Нетрудно представить себе, как Реня сопровождает своего обожаемого бородатого отца на один из многолюдных, обретающих все большую популярность городских сионистских митингов, вроде того, что состоялся 18 мая 1937 года под лозунгом борьбы «За еврейскую Палестину»[46]. В своей польской школьной форме – бело-темно-синий «матросский» костюмчик с юбкой в складку, гольфы до колен[47], – всегда любившая прогулки[48] Реня, крепко держась за руку Моше, идет с ним мимо двух новых еврейских библиотек на оживленное сборище евреев, страстно спорящих о вопросе принадлежности. Так же, как поляки на стабилизировавшейся наконец родине, они обсуждали свою новую идентичность. Как они встроятся в эту новую страну, место, где они живут вот уже тысячу лет, но где их никогда не считали настоящими поляками? Кто они в первую очередь – поляки или евреи? Ставший животрепещущим вопрос самоидентификации диаспоры достиг крайней степени напряженности, особенно в свете быстро росшего антисемитизма.

* * *

Моше и Лия Кукелки ценили образование. В стране наблюдался массовый расцвет еврейских школ: открывались светские ивритские школы, идишские частные школы, религиозные школы с раздельным обучением девочек и мальчиков. Из четырехсот еврейских детей Енджеюва сто обучались в благотворительном религиозном заведении «Талмуд-Тора»[49] или в местном отделении «Дома Яакова»[50], ученицы которого носили платья с длинными рукавами и непременно чулки[51]. По причине близкого к дому расположения, а также потому, что религиозное обучение было дорогостоящим и часто резервировалось только для сыновей, Реня, как и многие еврейские девочки, ходила в польскую государственную школу[52].