Свет грядущих дней

Вернувшись в Варшаву, Владка выправила себе новые надежные документы и продолжила вылазки под видом контрабандистки – этот род деятельности правдоподобно объяснял отсутствие дома по ночам. Она сняла крохотную жуткую квартирку, в которой до нее обитала другая связная. Беньямин, подпольщик, живший на кладбище, помогал ей сооружать тайники: чемоданы с двойным дном и половники с полыми ручками. Разузнав, что бывшая квартирантка была еврейкой, соседи начали подозревать и Владку. Но если бы она уехала, это усилило бы их подозрения и обесценило бы ее «арийскую внешность», на создание которой она потратила столько сил. Поэтому Владка осталась и вела себя, как стопроцентная полька: договорилась с пожилой знакомой, та играла роль ее «матери», часто навещала ее; купила патефон и постоянно проигрывала развеселую музыку; приглашала соседей на чай. Пытаясь упрочить свое положение, евреи посылали себе письма из ближних городов – чтобы создать впечатление, будто у них где-то есть друзья и родственники; у Хаси был «ухажер», который тоже навещал ее[700]. «Мать» Владки даже устроила для нее «день ангела», на который девушка пригласила своих выживших друзей из Бунда. Они громко пели по-польски, заглушая перешептывания на идише. Такие вечеринки евреям давались тяжело: чем бо́льше они изображали веселье, тем печальнее было на душе.

Для примерно тридцати тысяч евреев, подобно Владке «ассимилировавшихся»[701], чтобы выжить, жизнь превратилась в постоянное лицедейство. Большинство из них составляли молодые одинокие женщины из среднего и верхушки среднего класса, с «хорошим» польским произношением, внешностью и документами. Половина из них либо сами являлись, либо были дочерьми людей, занимавшихся торговлей, адвокатов, врачей и преподавателей. Среди тех, кто пытался выживать посредством «ассимиляции»[702], женщин было больше, чем мужчин, поскольку им было относительно легче маскироваться. К женщинам, просившим о помощи, относились снисходительнее. У многих евреев стимул спасать собственную жизнь появлялся после того, как убивали их родителей (особенно матерей), они оставались одни и, следовательно, были свободны. Мужчины обычно принимали такое решение самостоятельно и спонтанно, женщин часто подвигали на него друзья или родственники. Некоторые родители побуждали своих детей бежать на арийскую сторону, возлагая на них миссию «жить ради того, чтобы не сгинул род». Большинство «ассимилянтов» и прежде ошибочно принимали за неевреев, поэтому они были уверены, что справятся с новой ролью. Обычно они были вынуждены делить жилье с другими, что лишало их возможности какого бы то ни было уединения и не давало передышки.

Те, у кого оставался выход в еврейский круг общения, жили двойной жизнью и психологически чувствовали себя лучше, поскольку имели возможность «уйти за кулисы», отдохнуть от постоянного лицедейства и перезарядиться. Друзья, понимавшие, каких сил это им стоит, подпитывали их уверенность в себе, когда они снова выходили на «авансцену». Большинство «ассимилянтов» не принадлежали ни к каким организациям, но некоторых из них вербовало польское подполье – в уверенности, что они не евреи. Ситуацию, в которой жили эти женщины, Бася Берман, активистка группы спасения, охарактеризовала как «город в городе, самое потаенное из всех потаенных сообществ… Ни одно имя здесь не было настоящим, каждое произнесенное слово несло двойной смысл, и каждый телефонный разговор был зашифрован тщательнее, чем любое секретное дипломатическое донесение»[703].

В ситуации такого постоянного театрализованного представления Владка и члены Еврейского комитета спасения сплотились в настоящую семью. Многие поляки помогали им, не за деньги, а в силу христианской морали, антинацистских убеждений и сострадания: они брали евреев на работу, предоставляли им убежища, места для встреч, продовольствие, оформляли на себя банковские счета и свидетельствовали в пользу их нееврейского происхождения. Участникам Сопротивления приходилось усыплять бдительность хозяев жилья, подозрительно относившихся к гостям своих постояльцев; они искали квартиры, где можно было прятать документы под половицами и устраивать потайные сейфы для денег. В одной из таких квартир перед входной дверью два гвоздя были вбиты не до конца и представляли собой нечто вроде секретного дверного звонка: на них клалась монетка, служившая приманкой вторгшемуся и предупреждением жильцам. Квартира, которую снимали Инка с Марысей, стала главной явкой. Под каждой половицей, в каждом тайном закоулке здесь хранились документы и деньги. Патефон заглушал все звуки, водка якобы потреблялась в больших количествах, и соседи были уверены, что девушки – проститутки, принимающие беспрерывные потоки мужчин в своей мелине[704].