Свет грядущих дней

– Посмотри на свое платье и запомни его хорошенько, – сказал он ей на немецком, на языке, которого она якобы не понимала. – После того как тебя допросят, оно превратится в лохмотья.

Реня сама себе удивлялась. Она не чувствовала страха. Его слова не пугали ее – словно он говорил о чем-то безобидном. Готовясь к испытанию, она словно отрешилась от собственных телесных ощущений.

Снова здание гестапо. Реню спросили, понимает ли она по-немецки. Она ответила – нет. Последовали две оглушительные пощечины. Реня стояла спокойно, словно ничего не случилось.

Вошли еще четыре гестаповца и переводчица. Герингер, заместитель начальника катовицкого гестапо, тот самый, который привез ее сюда в первый раз, был главным следователем.

Начался интенсивный перекрестный допрос. Мужчины старались перещеголять друг друга в стремлении ее запутать.

Но она твердо стояла на своем, неуклонно придерживаясь легенды: ее документы подлинные. Ее отец был польским офицером, попавшим в плен к русским. Мать умерла. Она кое-как существовала, работая в офисе и продавая семейные ценности, пока они не закончились. Один из гестаповцев достал из ящика стола стопку документов и сообщил, что все их владельцы были схвачены на границе. Документы Рени точно такие же, с той же липовой печатью.

Реня похолодела. Хорошо, что щеки ее все еще горели от пощечин, а то бы они увидели, как она побледнела.

Немцы ждали ответа. Разумеется, она знала, что фальсификатор продавал такие документы всем, кто был готов платить. Но она даже не моргнула.

– Документы этих людей могут быть поддельными, но это не доказывает, что мои тоже не настоящие. Компания, где я работаю, подлинная. Я работаю в ней уже три года. Проездные документы мне выписал служащий фирмы. Печать – из варшавской мэрии. Мои документы настоящие.

Распаляясь, гестаповец продолжил копать.

– Все владельцы этих документов говорили то же самое, а в конце концов оказалось, что они евреи. И их всех на следующий день расстреляли. Если ты признаешься, мы можем гарантировать тебе жизнь.

Реня иронически усмехнулась.

– У меня много талантов, но вранье не входит в их число. Мои документы подлинные, поэтому я не могу сказать, что они фальшивые. Я католичка, поэтому не могу сказать, что я еврейка.

Ее слова разозлили немцев, один из них злобно ударил ее. Переводчица, по собственной воле, поручилась, что Реня не еврейка, – у нее арийские черты лица, подчеркнула женщина, и безупречный польский язык.

– Тогда ты шпионка, – сказал гестаповский начальник. Все согласились с ним.

Новая линия допроса. На какую организацию ты работаешь курьером? На социалистов или на людей Владислава Сикорского (покойного премьер-министра польского правительства в изгнании)? Сколько тебе платят? Что ты перевозишь? Где находятся партизанские заставы?

Один из них играл хорошего копа.

– Не будь наивной, – сказал он ей. – Кончай выгораживать своих начальников. Они не станут тебя выручать, узнав, что ты провалилась. Скажи нам правду, и мы тебя освободим.

Реня прекрасно понимала, чего стоят эти «добрые» слова.

– Ладно, – медленно выговорила она. – Я скажу вам правду.

Они все обратились в слух.

– Я не знаю, что такое курьер. Это тот, кто разносит газеты? – Она напустила на себя вид самой искренней наивности. – Я не знаю никаких Сикорских – только мельком слышала, как кого-то с такой фамилией упоминали в разговорах. Единственное, что мне известно о партизанах, это то, что они живут в лесах и нападают на безоружных людей. Если бы я знала, где они прячутся, я бы с радостью вам рассказала. А если бы я хотела вам соврать, то я бы уж как-нибудь подготовилась и имела в запасе нужные сведения.

На сей раз гестаповцы пришли в ярость. Допрос продолжался уже три часа – и ничего.

Когда ее спросили об образовании, Реня ответила, что ходила в общеобразовательную школу до седьмого класса.

– Неудивительно, что она не хочет говорить, – загоготали они. – Она слишком глупа, даже чтобы понять, что собственная жизнь дороже чужой.

Один вставил:

– Да врет она насчет образования, так же как и насчет всего другого. Простая девица, не окончившая старшую школу, не смогла бы так изворачиваться.

Все с ним согласились.

Осознав, что все его старания были напрасны, гестаповский начальник приказал отвести Реню в другую комнату, просторную и пустую. За ней туда вошли несколько гестаповцев с толстыми хлыстами.

– Вот после этого урока ты запоешь, как птичка. Ты нам все расскажешь, – ухмыльнулся один из них.

Ее сбили с ног. Один стал держать ее ноги, другой голову, остальные принялись избивать ее. Было невыносимо больно. После десятого удара Реня закричала: «Мама!» Как бы крепко ее ни держали, она извивалась, как рыба в сети. Один из убийц намотал ее волосы себе на кулак и стал таскать ее по полу. Теперь удары приходились не только на спину, но и по всему телу – по лицу, шее, ногам. Реня слабела с каждой секундой все больше, но ничего не говорила. Она не покажет им своей слабости. Не покажет! А потом ее накрыла тьма, и боль ушла. Реня потеряла сознание.