Свет грядущих дней

В половине шестого морозного декабрьского утра Реня и Хавка на ощупь пробирались по дороге через поле в кромешной тьме. Они тихо переговаривались по-немецки, чтобы не привлечь внимания прохожих, спешивших на работу в шахты. На вокзале в Михаловице они встретились с Митеком, который должен был проводить до Бельско их и еще шесть человек, уезжавших вместе с ними, в том числе Хайку Клингер.

Хайка сбежала из ликвидационного лагеря, где входы и выходы не так уж строго охранялись и охранников нетрудно было подкупить. Сначала она пряталась с Меиром у Новаков, но сочла, что пани Новак слишком сильно нервничает и проявляет чрезмерную алчность. Потом она скиталась по многочисленным укрытиям семейства Кобилец, переходя из одного в другое; там она исписала много страниц своих дневников. Остальные бендзинские товарищи укрывались в сараях и голубятнях, но Хайку, которой было поручено вести летопись их сопротивления, помещали в более просторные и удобные мелины.

Поначалу Хайка не хотела исполнять обязанности хроникера, но после того как столько товарищей погибло, приняла на себя эту миссию. Ей было безумно трудно писать, приходилось постоянно заново переживать свою боль, в то время как остальные были сосредоточены на повседневной жизни. Она уже несколько лет не слышала музыки, и теперь немецкие песни, которые транслировало радио, напоминали ей обо всех, кого убили немцы, обо всем, что было у нее отнято. Хайка, не плакавшая ни когда умер Цви, ни когда ее жестоко избивали, теперь выла в голос. Давид. Все ли она сделала, что могла? Чувство вины за то, что не спасла собственную семью, было таким всепоглощающим, что она не могла писать о ней[826].

Отчаяние пронизывало ее до мозга костей.

И вот Реня, Хайка, Хавка и остальные прибыли на поезде из Михаловице в Катовице; несмотря на ранний час, на вокзале было полно народу. Реня уверенно шла по перрону с Митеком. Каждый раз, завидев гестаповца или полицейского, они отходили в сторону, смешиваясь с толпой. Митек пошутил:

– Вот будет умора, если нас схватят вместе: я, бывший политический инструктор гестапо и дезертир, и ты, подозреваемая в шпионаже и сбежавшая из тюрьмы!

Вдруг они увидели трех приближавшихся к ним гестаповцев. Реня знала их по тюрьме Мысловице, и они видели ее там на построениях. Думай быстро! Реня надвинула шляпу на лоб и прикрыла нижнюю часть лица носовым платком, делая вид, что у нее болят зубы.

Гестаповцы прошли мимо.

Через несколько минут вся группа уже сидела в вагоне поезда, следовавшего из Катовице в Бельско. Для Рени, которую в здешних краях могли опознать, это был самый опасный участок пути. Но поездка прошла без сучка без задоринки. Никто не проверил у них документы, никто даже не обыскал их сумки.

В Бельско их ждали контрабандисты. Они купили билеты до Елесни, станции, самой близкой к словацкой границе, прибыли туда вечером и ждали. Митек распрощался с товарищами, как с близкими родственниками.

– Пожалуйста, – попросил он, – не забывайте, что я для вас сделал. – И пообещал присоединиться к ним в Словакии после того, как поможет выбраться остальным. Контрабандистам он велел позаботиться о евреях. Все быстро написали короткие записки друзьям и близким, остававшимся в Польше. Реня сочинила письмо в духе «не задерживайтесь, езжайте за мной» сестре и Ализе. Митек собрал записки, сложил их, спрятал и сел в обратный поезд.

Несколько часов беглецы отдыхали в доме одного из контрабандистов, готовясь к переходу через Татры. Остаток пути предстояло проделать пешком.

И вот момент настал. Крадучись, они вышли из деревни: восемь товарищей, двое контрабандистов, двое проводников. Вдали виднелись вздымавшиеся к небу горы со снежными вершинами. Граница. Цель.

Первые несколько миль дорога шла по равнине. Хоть снег был неглубоким, он окутал белизной весь мир вокруг, отчего «ночь казалась такой светлой, будто уже настало утро», – вспоминала Реня.

На ней было только платье, никакой куртки, но холода она не ощущала.

Потом они достигли подножия гор. Идти стало труднее. Вытянувшись цепочкой, группа старалась двигаться как можно быстрее. Временами снег доходил до колена, а там, где его не было, ноги скользили и разъезжались. Они пугались каждой колыхнувшейся ветки – им везде мерещилась полиция.

Проводники знали дорогу отлично. Один из них шел впереди, прокладывая путь, другой, вместе с контрабандистами, помогал идти товарищам. Шумел ветер, что было им на руку: он заглушал хруст снега у них под ногами. Но идти становилось все труднее и труднее. Без пальто, в легкой обуви, они карабкались к вершине, поднимавшейся на высоту 6233 фута – более мили. Время от времени останавливались перевести дыхание, ложились на снег, как на пуховую перину. Несмотря на холод, пропотевшая одежда липла к телу.

Группа вошла в лес; люди качались и падали, как младенцы, которые учатся ходить. Всех восхищал маленький Маниш из кибуца «Атида»: черноволосый, с бледной кожей и острыми ушами[827], он был сама выносливость, шел первым в цепи и подшучивал над слабыми туристскими навыками спутников.