Свет грядущих дней

Израиль был трудной средой обитания, но и для польских бойцов Сопротивления жизнь в послевоенной Польше, десятилетиями управлявшейся из СССР, нельзя было назвать легкой. В обстановке всеобщей слежки и страха любой, кто сотрудничал с Армией Крайовой во время войны, считался «польским националистом» и, следовательно, противником советского режима, а посему находился в смертельной опасности[918]. Многие поляки, которые помогали евреям, скрывали свои героические деяния из страха оказаться в новом государстве «не на той стороне». Одна полька, прятавшая еврейскую семью, уехавшую впоследствии в Израиль, вынуждена была попросить их не присылать ей подарков в посылках, на которых стоит изображение израильского флага, потому что это вызывало подозрения у соседей[919].

Даже некоторые евреи в Польше скрывали свое прошлое и прекращали любые контакты с родственниками за границей. «Галина», которая помогала Рене бежать из тюрьмы, на самом деле была Иреной Гельблюм[920]. После войны они с Казиком, ее возлюбленным, эмигрировали в Израиль. Но вскоре она уехала из страны, изучала медицину, работала журналисткой и стала известной поэтессой в Италии, сменив имя на Ирену Конти. В конце концов она обосновалась в Польше, но постоянно меняла свои личные данные и друзей, глубже и глубже пряча свое прошлое.

Другие жили более открыто. Ирена Адамович, бывшая разведчица[921], работала в Национальной библиотеке Польши. Она так и не вышла замуж, заботилась о матери и проводила время с друзьями, обретенными на войне. Ирена поддерживала переписку с еврейкой, с которой когда-то работала, и в 1958 году посетила Израиль – это стало самым ярким впечатлением в ее жизни. Она пребывала в чудовищном страхе умереть в одиночестве и, тем не менее, с годами все больше превращалась в затворницу. В 1973 году она внезапно скончалась на улице в возрасте шестидесяти трех лет. В 1985 году была провозглашена Праведницей народов мира, ее имя запечатлено в Яд Вашеме.

* * *

А были и такие, кто не вынес страданий. Хайка Клингер добралась до Палестины[922], она приехала туда на одном поезде с Реней, но в состоянии крайней депрессии. Они с Бенито поселились в кибуце «Юного стража» Гальон и старались встроиться в жизнь коммуны. Хайка выступала на многочисленных собраниях и конференциях. Но у нее возник конфликт с движением. «Юный страж» опубликовал отрывки из ее дневников, однако они были бесцеремонно отредактированы: места, связанные с критикой ишува (она считала, что он делал недостаточно во время войны), изъяты или даже извращены, как и ее сомнения относительно того, что Сопротивление когда-нибудь действительно возымеет действие. Хайке не заткнули рот, ее подвергли цензуре. Ее слова и мысли, саму ее личность искажало то самое движение, которому она отдала всю свою жизнь.

Болезненные мысли, которые впервые посетили ее еще там, в укрытии, порой отступали, но никогда не покидали ее насовсем. Они с Бенито переехали в другой кибуц, Ха-Оген, где было меньше друзей из их прошлого. Мебелью в их комнате служили ящики из-под апельсинов, но Хайка заставляла себя сосредоточиться на радостях семейной жизни. Начала она также редактировать свои дневники, намереваясь издать их книгой, и в конце концов почувствовала себя счастливой, хотя испытывала из-за этого чувство вины. Ей было трудно найти постоянную работу в кибуце – особенно такую, какую она любила, работу с детьми, – поскольку у нее не было профессионального трудового стажа. После всего, что пережила, она была вынуждена начинать с нуля. «Она, которая была одной из активисток движения во время войны, она, выдержавшая чудовищные пытки в гестапо, – писал ее сын Авиху, – теперь была просто Хайкой Р.» (Она взяла фамилию Бенито – Ронен, бывший Розенберг.) Потом Хайка забеременела. Во время беременности она просыпалась по ночам в бреду, у нее случались галлюцинации, и Бенито начал сознавать, что это «душевная болезнь» – этим всеобъемлющим термином называли тогда все психические расстройства. Ни о ПТСР[923], ни о коллективной травме тогда еще не знали. В Ха-Огене к выжившим относились так же, как ко всем, никто их прошлого не обсуждал. По правилам кибуца, единственное, что имело значение, это настоящее и роль, какую исполняет в нем каждый член коммуны.

Своего сына она назвала Цви в честь Цви Брандеса.

В окружении Хайки не было выживших, с кем она могла бы разделить воспоминания или даже пофантазировать о мести. Друзей у нее было крайне мало. (Большинство членов кибуца говорили по-венгерски.) Кроме того, бывшая подруга Бенито тоже жила рядом. Хайку послали работать на птицеферме, а вовсе не продолжать образование, чтобы получить ученую степень, как мечтала она. Важная работа предназначалась мужчинам. Ее карьерные цели – цели свободного и смелого ума – превратились в зыбкие иллюзии.