Свет грядущих дней

Но ее ровесники были старыми душой и телом, в то время как Реня – по-прежнему подвижна и полна жизни.

Многие женщины-бойцы были решительными, целеустремленными, оптимистичными, доверялись интуиции; многим из выживших были дарованы энергия и долголетие. Хеля Шюппер, которая тоже поселилась в Израиле, умерла в девяносто шесть лет, оставив трех детей и десятерых внуков. Владка ушла в девяносто, Хася в девяносто один, а Витка в девяносто два года[981]. В момент, когда пишется эта книга, Фаня Файнер, Фая Шульман и несколько виленских партизанок еще живы, всем им от девяноста пяти до девяноста девяти лет[982].

Реня никогда не отвечала на ухаживания своих поклонников. За двадцать лет вдовства у нее не было ни одного возлюбленного. Ее верность памяти мужа служила примером преданности для ее детей и внуков. «Семья – самое важное в жизни», – не уставала она повторять им; это, безусловно, был урок, усвоенный ценой ее болезненных потерь. «Всегда будьте вместе»[983].

Для Рени ее внуки (и правнуки) были главным сокровищем, но их рождения напоминали ей обо всех тех, кто безвременно ушел. Она с энтузиазмом устраивала для них пятничные и праздничные ужины, присутствовала на их свадьбах в мерцающих блестками платьях, с широкой улыбкой на лице[984]. Но им она рассказывала и истории из своей жизни – истории о войне, о своих убитых родных, – стараясь передать как можно больше из того, что хранила в памяти. Многие выжившие легче сходились с внуками, которые не были «заменой семьи» и с которыми у них были менее осложненные отношения. Они не так дрожали над внуками, как над детьми, и их страх перед слишком тесной близостью – происходивший от боязни утраты – с годами ослабевал. Своих детей Реня не водила, а внуков водила в «Дом борцов гетто» в День памяти жертв Холокоста, сознавая, как важно передать его историю потомству. Как многие дети третьего поколения, ее внуки – которые узнавали о Холокосте в школе и интеллектуально откликались на это знание, – задавали ей много вопросов, она охотно на них отвечала[985]. Это помогло ей и с Лией начать открыто говорить о своем прошлом. Ренина юность была спрятана очень глубоко, но никогда не исчезала.

В понедельник, 4 августа 2014 года, спустя почти девяносто лет после того, как родилась в Енджеюве накануне шабата, Реня скончалась. Она была похоронена на кладбище Неве-Давид в Хайфе, среди густой травы и тенистых деревьев, на берегу моря, рядом с Акивой – точно так, как она хотела. Реня пережила большинство своих друзей, но на ее похороны пришло семь десятков любивших ее людей из дома престарелых, из клиники, где она когда-то работала, а также друзей ее детей, на которых она произвела огромное впечатление и которые запомнили ее на всю жизнь. Но главное – над ее могилой стояла сплоченная, сильная семья, которую она создала из ничего, новые ветви обезглавленного дерева. Ее внук Лиран сказал надгробное слово, вспомнил ее искрометную манеру вести беседу и особенно ее чувство юмора. Сделав жест в сторону тех, кто принадлежал к поколению Рени, он сказал: «Вы всегда боролись, как истинные герои».

Эпилог Недостающий еврей

Весна 2018 года. Спустя более чем десять лет после того, как я впервые открыла для себя «Freuen in di Ghettos» в тускло освещенном зале Британской библиотеки, я села в самолет, летевший в Израиль. Все эти женщины уже много лет жили в моей голове – теперь я собиралась выпить кофе с их детьми. Покопаться в коробках с их фотографиями и письмами. Посмотреть места, где они упокоились, прожив последующий период своих жизней. Не находя себе места от волнения, я жевала по две пластинки жвачки одновременно. Я вообще боюсь летать, а тут нервничала еще и из-за того, что мне предстояло оказаться в Израиле, где я не была уже десять лет и никогда не бывала одна. Та неделя выдалась особенно тревожной, даже по израильским меркам: сирийские бомбардировки, протесты в Газе по случаю Дня Накба[986], конфликт с Ираном, переезд американского посольства в Иерусалим и небывалая жара. Я была беглянкой из огня да в полымя.

Об этих женщинах-воительницах написано не так много книг, но я прихватила с собой в самолет все, какие смогла, я готовилась к намеченным интервью, как к экзамену, напоминая себе, что мой проект больше не касается абстрактных персонажей, что я собираюсь встретиться с их детьми, людьми, которых эти женщины родили и вырастили. Потом я стала снова тревожиться о собственных маленьких детях, которых на десять дней оставила в Нью-Йорке, – я еще никогда так далеко и так надолго от них не уезжала.