Свет грядущих дней

Но, едва войдя в дом ее сына, кондоминиум, расположенный на горе над продуваемой ветерком голубой Хайфой, я поняла, что тревожилась напрасно. Добрые, гостеприимные люди, не имеющие отношения к «бизнесу профессиональных выживших», они были благодарны за все, что мне удалось узнать о Рене и чем я могла с ними поделиться. Я сидела на диване, Лия, дочь Рени, – в кресле, в Ренином кресле, как она сообщила, которое никому и в голову не пришло выбросить. Лицо моей героини, фотографию которой я раскопала на архивных сайтах, смотрело на меня в разных воплощениях: сильный подбородок, проницательный взгляд. У меня было ощущение, будто я вижу свою школьную подругу в лицах ее детей, это генетическое сходство меня ошеломило. Мы все были изумлены, что нашли друг друга.

А потом меня изумило то, что они мне рассказали. Да, разумеется, Реня была веселой, остроумной, саркастичной и склонной к театральным эффектам.

Но была она также и модницей, путешествовавшей по миру. Вспышкой пламени и взрывом смеха. Общественным водоворотом. Силой радости.

Пока я слушала, как они рассказывали о своей матери, которую явно обожали и о потере которой глубоко скорбели, мне вдруг пришло в голову, что на протяжении своего поиска я, в сущности, не старалась найти родственную душу. Я посмотрела на холмы и долины, на золотой закат над Хайфой и поняла, что Реня не была моей партнершей по писанию, наоборот. Моя героиня была заменой той моей предшественницы, о какой я всегда мечтала: «счастливой родственницей», которая выжила, расцвела и радовалась жизни.

* * *

Месяц спустя я возвращалась в Варшаву из исследовательской поездки в Лондон. По крайней мере, я считала, что направляюсь в Варшаву, не предполагая, что мой отложенный бюджетный рейс приземлится на бывшем военном аэродроме в часе езды к северу от города. Посреди ночи. Одна. Добро пожаловать обратно в Польшу.

Свою первую поездку в Польшу я предприняла вскоре после того, как открыла для себя «Freuen in di Ghettos», в 2007 году. В компании своего жениха, брата и друга я отправилась в осеннее «путешествие в поисках корней» и за неделю исколесила всю страну, посетив все четыре местечка, где выросли мои дедушки и бабушки, и исторические еврейские достопримечательности в нескольких больших городах. Тогда я сама выбирала себе гидов-экскурсоводов, которые горели желанием показать мне всё и рассказать свои версии событий. Однажды мой телефон зазвонил в полночь: это был вице-мэр Лодзи, прослышавший, что я в городе. Можем ли мы завтра встретиться с ним и выпить кофе? Может ли он организовать для меня экскурсию? Новые еврейские организации возникали повсюду, чтобы обихаживать кладбища и предоставлять кошерные обеды. Еврейский общинный центр должен был вскоре открыться в Кракове. Я познакомилась с двадцати-тридцати-с-чем-то-летними людьми, которые только недавно узнали о своем еврейском происхождении: их дедушки-бабушки скрывали его от них все то время, пока Польша находилась под советским правлением. Один из гидов был моим полным ровесником, его дед происходил из того же города, что и мой, и вырос через дорогу от концлагеря Майданек. Этот парень был одержим темой войны, мы проговорили с ним всю ночь. Я приехала в Польшу в поисках своих утраченных корней, а нашла Польшу, искавшую своих недостающих евреев.

С другой стороны, я ужинала в Кракове в ресторане с «еврейской тематикой», где музыканты исполняли мелодии из «Скрипача на крыше», официанты подавали хаманташен[991] на десерт, а нашими сотрапезниками были целые автобусы рукоплескавших немецких туристов. Я встретилась с дальними родственниками, которые после войны остались в Польше в силу своих коммунистических убеждений и прожили в ней весь период советского правления и антисемитских нападок. Один из них вспоминал, как, когда он был мальчишкой, его родители однажды схватили его за руки, и они втроем убежали из гетто в лес; он пережил всю войну в партизанском лагере. Он очень сердился, рассказывая о «новой еврейской культуре» в Польше, гневно поминал кошерные обеды, которые не были предназначены для нужд настрадавшейся за долгие годы еврейской общины, а являлись, по его убеждению, просто способом осваивать американские пожертвования.

Я не знала, как отнестись к этим противоречивым интерпретациям. Признаться, я скептически оценивала рост еврейского сознания и филосемитизма в стране, пропитанной еврейской кровью.