Свет грядущих дней

Хотя в Польше «Свет грядущих дней» еще не вышел, в тамошней прессе появилось несколько статей о книге, и я снова увидела Польшу двух крайностей. С одной стороны, был журналист, призывавший поставить памятник героям войны, таким как Нюта Тейтельбаум, чтобы заполнить белые пятна национальной истории. С другой, в правой печати появилась статья, в которой утверждалось, что я – наряду с другими авторами, писавшими о Сопротивлении, – представила эту историю в ложном свете. Это породило бурю в средствах массовой информации (не в мою поддержку, а в поддержку статьи). В твитах меня призывали рассказать «истинную правду» о том, что гестапо отчасти возглавлялось евреями. Спустя несколько месяцев некое немецкое издание в рецензии на книгу «Свет грядущих дней» употребило словосочетание «польские гетто». Это подняло в «Твиттере» новую антинемецкую волну ненависти и критику по поводу того, что Германия перекладывает свою вину на других: гетто, мол, были не польскими, а немецкими. Один пользователь предложил употреблять выражение «гетто в оккупированной немцами Польше». Это правда, гетто были организованы не поляками, которые действительно оказались оккупированным народом. Новостное немецкое издание принесло свои извинения. Извинения были великодушно приняты. Описанная буря в средствах массовой информации свидетельствует о том, как высоки ставки, когда речь идет об этом периоде истории.

В сфере политики терминология имеет важное значение. Мне указывали на непоследовательность (так, иногда я использовала фамилии, полученные по мужу, иногда еврейские названия городов) и справедливо: я часто употребляла более общепринятые именования в ущерб унификации. Указывали мне читатели и на мои промахи. Всех своих персонажей я называю по именам, кроме двух мужчин: Анелевича и Ковнера. Опять же, их имена известны, но я не отдавала себе отчета в том, что мужчин называю по фамилиям, а женщин – нет.

Ну и всегда случаются сюрпризы.

«Мы можем поговорить? Я из семьи Кукелков, – обратилась ко мне в «Инстаграме» сорокавосьмилетняя Шерон Маркус. Она была американкой и жила в Нью-Йорке совсем рядом со мной. – Не можем ли мы быть родственниками Рени?» Я начала получать послания от ее близких, некоторые из них носили фамилию Кук, и все искали родственную связь. Из потока электронных писем и обмена фотографиями выяснилось, что покойный дядя Шерон однажды совершил поездку в Израиль и посетил там своего двоюродного брата Аарона Клейнмана – брата Рени. Значит, это правда! Этот осевший в США клан никогда не слыхал о Рене и ничего не знал о собственной героической родословной. «Вы можете нас познакомить?» – умоляла Шерон. И я связала потомков Рени, познакомив ее израильских внуков с Шерон и ее кузенами и кузинами. Со слезами на глазах все они впервые общались друг с другом – по «Зуму». «Наконец я почувствовала, что у меня есть семья», – сказала мне Шерон как-то, когда мы вместе пили кофе. Я заметила, что лицо у нее такое же круглое, как у Рени, как у Лии, как у Коби… Ее голубые глаза блестели. «Я всегда считала, что выжило очень мало людей, и с годами нас становилось еще меньше, а получилось наоборот: нас стало больше. Мы – доказательство того, что Гитлер не победил. Мы не поддались нацистам».

«Реня любила родственников, и семья была для нее очень важна, – написал в групповом чате один из ее внуков. – Я уверен, что это она, оттуда, сверху, устроила нашу встречу».

А я только надеюсь, что этот шиддух[1008] зачтется мне как один из трех браков, которые, согласно древнему еврейскому поверью, нужно устроить, чтобы достичь высшего уровня небес… Для меня много значит то, что мне удалось соединить эту семью, особенно потому, что моя собственная история входит в их истории и выходит из них. О Рене и девушках из гетто я знаю значительно больше, чем о своих любимых дедушках и бабушках, которые не оставили никаких воспоминаний.

Когда в 2007 году я раскопала «Freuen» в Британской библиотеке, я была потрясена рассказанной в ней историей борьбы и ярости молодых евреев, которые увидели правду своего времени, объединились и рисковали своими жизнями в битве за справедливость и свободу. Их «малые деяния» имели большое значение – для них, для окружавших их людей и для нас, ныне живущих. Истории, которые стали доходить до меня уже после публикации книги, продолжают поражать меня своим количеством и значимостью. «Миф о еврейской пассивности» во время Холокоста – абсурд: история евреев в Польше – это история непрерывной борьбы, неповиновения, восстаний и взаимопомощи. Четырнадцать лет назад я начала долгий путь, целью которого было понимание, как травма передается сквозь поколения. И именно через женщин-повстанцев и их потомков я пришла к осознанию того, что не только страдание передается с генами, но также с ними передаются отвага, страсть и сострадание.

Благодарности

Этой книги не было бы, если бы не огромное количество людей, которым я глубочайше признательна: