Свет грядущих дней

ŻOB теперь принял на себя руководство гетто вместо юденрата и, как писала Цивья, стал эффективным «правительством». Она со смехом вспоминала, как однажды они получили от одного еврея ходатайство о разрешении открыть в гетто… казино[471]. Чем могли помогали пекари[472]. Сапожники предложили сделать кобуры, чтобы заменить ими веревки, которыми бойцы подвязывали пистолеты[473]. Организация очищала гетто от коллаборационистов и осведомителей, собирала деньги. Как отмечала Цивья, чтобы вооружить сотни бойцов, нужны были миллионы злотых. Несмотря на более ранние предупреждения действовать благоразумно, «Джойнт» внес существенный финансовый вклад[474]. В дополнение к обязанности вербовать новых рекрутов Цивья была назначена соруководителем Финансового комитета[475], основанного для сбора пожертвований. Когда этих средств оказалось недостаточно, они ввели налоги, сначала для юденрата, потом для банка гетто, который охранялся польской полицией. «В один прекрасный день, – писала она, – мы вошли туда с пистолетами и забрали все деньги, имевшиеся в наличии»[476]. ŻOB обложил налогом богатых евреев, особенно тех, которые поддерживали связь с немцами. Они писали записки с требованием денег, вели переговоры, похищали членов семей в целях получения выкупа и посылали вооруженных бойцов (замаскированных под поляков, поскольку поляки вызывали больше страха, чем соплеменники) обыскивать их дома[477], но не было ничего эффективнее, чем завести собственные тюрьмы. В них они держали богатых евреев, чьи деньги имели коррупционные источники, пока те (или обычно члены их семей) не соглашались платить.

Тем не менее члены ŻOB’а никогда не убивали других евреев ради денег. Для Цивьи было очень важно поддерживать высокие нравственные принципы в разгар «повальной деморализации» и алчности, которые их окружали. При том что собирали миллионы[478], сами бойцы питались лишь скудными порциями сушеного хлеба. Цивья всегда твердила, что деньги ни при каких обстоятельствах не могут быть потрачены на себя.

Цивья входила в главное командование ŻOB’а вместе с энергичной руководительницей варшавского отделения «Юного стража» Мириам Хейнсдорф[479], романтично влюбленной в Иосифа Каплана, одного из руководителей, который был схвачен на складе оружия. Однако похоже, что обе женщины официально занимали более низкое положение в расширенной зонтичной организации, куда входили Бунд и «взрослые» партии[480]. Там ни одна женщина не имела высших полномочий, но Цивья все же принимала участие во всех ежедневных собраниях ŻOB’а, и ее мнение было весомо[481]. Тося тоже участвовала в дискуссиях на высшем уровне.

По воспоминаниям Цивьи[482], они использовали свое время очень разумно для людей, бывших воспитателями с нулевым армейским опытом, – разрабатывали стратегию борьбы и способы боевых действий в условиях ведения войны лицом к лицу, ночных партизанских атак и бункерных боев. Члены ŻOB’а изучали лабиринты улиц гетто, осмысляли уроки январских боев и были готовы к неожиданностям. Они придерживались менее драматичной и более методичной тактики ведения боевых столкновений, принятой в январе группой Цивьи: наносить удары из укрытий, которые можно было использовать для отхода по чердакам и крышам, и ошарашивать нацистов внезапными действиями[483]. Стратегические точки, откуда просматривались все уличные пересечения, выбирались очень тщательно. Двадцать две боевые группы, насчитывавшие в общей сложности пятьсот бойцов (в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет[484]), были организованы в соответствии со структурой молодежного движения[485]. Треть бойцов составляли девушки[486]. Каждую группу возглавлял командир, и за каждой был закреплен свой участок, все досконально знали свою территорию и имели план действий на случай, если прервется связь с головным командованием. Все бойцы прошли курс оказания первой медицинской помощи[487]. Каждый вечер допоздна они тренировались на патрулировавшихся узких улицах, не пользуясь пулями, но помечая картонные мишени[488]. Учились они также разбирать и собирать свое оружие в считаные секунды[489].

Цивья, уверенная в том, что бойцы Варшавского гетто не выживут, сосредоточилась на поисках людей, которые могли бы рассказать миру, как сопротивлялись евреи. Для себя она даже не рассматривала возможность покинуть Польшу, но выбрала в качестве эмиссаров Фрумку и Ханце и написала им в Бендзин письмо, в котором настаивала на их отъезде. Никто из ŻOB’овцев не разрабатывал планов спасения, никто не готовил пути отступления, не рассчитывал отсидеться в бункерах. Они оборудовали только один, «медицинский бункер», чтобы оказывать помощь раненым – это, как они понимали, потребуется неизбежно.

И все же, когда фантазии материализуются, это оказывается сюрпризом.