Свет грядущих дней

Коллега, влюбленный в Бэлю, пригласил ее на рождественский вечер, устраивавшийся у них на службе. Она не могла отказаться. В тот вечер Тэма и Лонка ночевали у нее, поэтому она взяла их с собой. Все трое разоделись и явились на гестаповскую вечеринку, там их сфотографировали, и этот снимок стал символическим изображением женщин-связных[454]. Каждой дали по фотографии.

Вскоре после этого подполье послало Бэлю в Вильно. Она сказала начальнику, что должна на две недели лечь там в больницу, и села в поезд. Пассажирский вагон был набит нацистскими солдатами, с которыми она непринужденно болтала, притом что в бюстгальтере у нее были спрятаны деньги, а в кармане пальто лежала звезда Давида. В Виленское гетто она вошла, смешавшись с группой женщин-работниц, – предложила одной из них помочь нести сумки с картошкой. Несколько кварталов пути показались ей многими милями.

Потом Бэля оказалась в Белостокском гетто. Там они с Лонкой вместе пронесли спрятанного в тюке ребенка, родившегося в Гродно. Бэля была так счастлива находиться среди друзей и не скрывать своего еврейства, что решила остаться. В это время в Белосток прибыла Фрумка для проведения трехнедельного семинара, после которого, как предполагалось, местные товарищи продолжат самостоятельно учиться и думать. Лонка и Бэля целыми днями прочесывали обширный район, отыскивали евреев и привозили их на семинар тайком, замаскированных, на машинах, на поездах, пешком. Участие в семинаре позволяло этим людям на время почувствовать себя так, словно они живут нормальной жизнью.

Вильно, Белосток, Волынь, Ковель… Следующие месяцы Бэля путешествовала безостановочно, успешно избегая ликвидаций – однажды пряталась даже среди цементных блоков, – и в конце концов, добравшись до дома, обнаружила, что в нем живут теперь украинцы и в комнате ее матери висят иконы. Бэля выдала несколько антисемитских реплик, а потом поинтересовалась, что случилось с жившими здесь евреями.

– Их больше нет.

Бэля убежала и, только оказавшись на расстоянии, откуда ее уже не могли услышать, завыла от горя. Девушка поняла: если она хочет жить дальше, то выбор у нее один – жить ради мести.

Весной Лонку отправили на задание в Варшаву – отвезти четыре револьвера.

Она пропала.

В белостокском руководстве решили, что кто-то должен ее найти. Вызвалась Бэля. «Иди, только возвращайся целой и невредимой», – сказали ей, все нервничали.

Ханох, кавалер Бэли, проводил ее на вокзал. Сильный, мускулистый мужчина, отбиравший оружие у нацистов, он вселял в нее мужество. Они собирались пожениться после войны и переехать в Палестину.

Он дал ей два пистолета, которые Бэля спрятала в своих бездонных карманах. Подпольную сводку новостей, отпечатанную на тонкой бумаге, она вплела в косы. На пути до Варшавы она чувствовала себя уверенно и прошла все проверки со своими фальшивыми документами.

И все было хорошо, пока поезд не остановился в деревне Малкиня-Гурна.

В вагон поднялся офицер и подошел к ней.

– Да?

– Следуйте за мной, – сказал он. – Мы давно вас ждем.

Не говоря ни слова, Бэля встала и вышла вслед за ним.

Поезд ушел.

Офицер отвел ее в маленькую комнату на вокзале, обыскал ее чемодан и устроил личный досмотр, нашел оружие. Она ничего не могла сделать. Глядя на офицера, державшего ее оружие, она понимала: ее расстреляют, и решила вести себя так, словно не происходило ничего необычного. Пришли конвоиры, которые повели ее в лес, они стали орать, чтобы она бежала, и бить прикладами в спину. Но она не желала быть застреленной в спину. Чтобы успокоиться, стала мурлыкать какую-то мелодию.

Потом ее привели в маленькую тюрьму в каком-то богом забытом месте. Бэля запаниковала: как быть с материалами на идише, спрятанными в волосах? Они считают, что она контрабандой проносит оружие, но не могут – не должны – знать, что она еврейка. Она попросилась в туалет. Ее отвели в кабинку без дверей с дыркой посередине. Каким-то невероятным образом ей удалось вытащить из волос сводки и бросить их в эту дырку.

В маленькой комнате ей приказали раздеться. Это был конец. И никто даже не узнает, что с ней случилось. Бэля принялась голосить. Офицер рявкнул:

– Заткнись, или я убью тебя!

Начался допрос. Она лгала напропалую, говорила только по-польски, отчаянно рискуя обнаружить свой акцент.

– Да, мой отец был двоюродным братом известного польского политика Лимановского… Проездные документы я купила у какого-то мужчины в поезде за двадцать марок… Оружие – мое.

Били ее безжалостно. Потом стали спрашивать о польских офицерах, и она догадалась, что они думают, будто она – из Армии Крайовой.

Внезапно один из них сказал:

– Ты знаешь Кристину Козловскую?

Лонка!

– Нет.

– Говори правду, или я убью тебя.

Мужчина достал фотографию и ткнул ее Бэле под нос – это был снимок, на котором Лонка, Тэма и Бэля были запечатлены на рождественской вечеринке в гестапо. Наверное, Лонка была так уверена в себе, что носила фотографию с собой, даже отправляясь на задание. И они нашли ее.

– Узнаешь себя?