Свет грядущих дней

Лонка. Бэля много о ней слышала: связная высшего класса, с безупречным польским и очаровательной отнюдь не еврейской внешностью, Лонка обладала мудростью и обаянием «священнослужителя, с ее длинными светлыми косами, нимбом уложенными вокруг головы»[452]. Товарищи порой задавались вопросом, уж не подослана ли она гестапо. Лет двадцати восьми, происходившая из культурной семьи, жившей в ближнем пригороде Варшавы, высокая и стройная, Лонка училась в университете и свободно владела восемью языками. Если Бэля, почти на десять лет младше нее, была сообразительной девушкой из рабочего класса, плотной и шустрой, изворотливой простолюдинкой, то Лонка обладала уверенностью образованной светской дамы. Она не пользовалась своим дерзким видом, чтобы заставлять товарищей робеть перед нею, зато охотно пользовалась им, чтобы производить впечатление на нацистов. «Не раз, – писала о ней одна из соратниц, – какой-нибудь гестаповец помогал ей нести чемодан с запрещенными материалами, поскольку принимал ее за девушку-христианку». Лонка, быстро завоевавшая высокий авторитет в «Свободе» благодаря своему веселому, но твердому нраву, разъезжала по стране, перевозя оружие и документы, а однажды провезла целый архив. Сейчас она находилась в Гродно с заданием из Варшавы. Вдвоем, смешавшись с группой рабочих, они вошли в гетто – это был первый, но далеко не последний случай их сотрудничества.

Бэля радостно встретилась с товарищами (которых тревожила ее в высшей степени рискованная служба) и отдала им свои документы, которые они копировали всю ночь в «мастерской по изготовлению фальшивок». Через несколько дней Бэля вернулась в Гродно, получив задание информировать юденрат о событиях в Понарах и передать просьбу о финансовой помощи для эвакуации евреев из Вильно. Ей надлежало также встретиться с товарищами из «Свободы» и поделиться с ними планами подготовки к восстанию.

Перед выездом из Вильно Бэля заменила еврейскую нарукавную повязку на черную траурную. В поезде она не сдерживала слез, на самом деле оплакивая убитых евреев. Попутчики утешали ее, думая, что она скорбит по брату. На этот раз никто не обвинял евреев во всех бедах страны. По ее возвращении квартирная хозяйка и соседи тоже утешали ее. А на работе ждала открытка с соболезнованиями от сослуживцев-нацистов, в которой говорилось, как они сострадают ее утрате. И это, наконец, заставило ее рассмеяться.

Бэля подала прошение о выдаче специального пропуска для посещения гетто. Она объяснила это необходимостью проконсультироваться у очень хорошего еврейского дантиста. Ей выписали пропуск на две недели. В юденрате она передала информацию из Вильно и просьбу тамошних товарищей: не могут ли они выделить какие-то деньги для самых бедных виленских евреев? Примут ли беженцев? Но члены юденрата, с которыми она беседовала, ей не поверили. А кроме того, сказали они, где они разместят прибывших людей? Что касается денег, то они вообще не имеют права давать их кому бы то ни было. В вестибюле Бэля расплакалась. Один из членов юденрата подошел к ней и тихо предложил помощь для беженцев, вручив ей деньги и поддельные документы. В цокольном этаже, в библиотеке, она встретилась с местным отделением «Свободы». Их было восемьдесят человек – многих она знала лично, – и они собрались на лекцию и занятия ивритом. Она рассказала им о Понарах и призвала молодежь готовиться к восстанию.

Накануне Рождества 1941 года Бэля впервые в жизни поставила елку и сообщила квартирной хозяйке, что на праздник к ней придет в гости подруга. Тэма Шнейдерман[453] приехала в Гродно в элегантной, но повседневной одежде и модных черных зимних ботинках. Она всегда – даже когда посещала гетто – привозила подарки: цветы, собранные по дороге, контрабандные лимоны или какой-нибудь предмет собственной одежды.

Уроженка Варшавы (известная также под именем Ванда Маевская), она была высокой, сдержанной, не похожей на еврейку связной; ее лицо, на котором всегда играла легкая улыбка, венчали две темно-рыжие косы. Тэма рано потеряла мать и была независимой и практичной; дома у нее говорили по-польски, и она посещала государственную школу, прежде чем стать медсестрой. К «Свободе» присоединилась благодаря своему жениху Мордехаю Тененбауму и выучила идиш. В начале войны они изготавливали поддельные документы для эмиграции и отправляли людей в Палестину. Для собственного фальшивого удостоверения личности Мордехай взял ее фамилию; он обожал Тэму, но посылал ее на самые опасные задания. Ее доклады печатались в подпольных бюллетенях, и она написала эссе для польской подпольной газеты, предназначенной для немцев, в котором рассказала об ужасах войны. Тэма работала в тех краях как курьер и проводник для беженцев.

Бэля привела Тэму к себе на работу, открытка с соболезнованиями все еще висела на доске объявлений. Тэма тоже от души посмеялась.