Свет и тени

Мохамайя была замкнута по природе, теперь же ее замкнутость еще больше усилилась из-за того, что она была вынуждена вечно прятать свое лицо под покрывалом. Это было страшно. Девушка жила, точно погруженная в безмолвие смерти, и эта немая смерть, сжимая в своих объятиях жизнь Раджиба, грозила задушить и ее.

Раджиб потерял прежнюю Мохамайю, и прекрасный образ, с детства хранимый его памятью, стал постепенно стираться, вытесняемый закутанным в покрывало существом, вечно находящимся перед его глазами.

«Все живое имеет покров, данный ему природой, — думал Раджиб, — Мохамайя же подобна описанному в пуранах Карне[22], носившему от рождения панцирь. Явившись на свет в одном покрове, она как бы родилась вторично и обрела новую оболочку».

Мохамайя никогда не расставалась с Раджибом и в то же время была невыразимо далека от него. И юноша всем своим исстрадавшимся сердцем старался постичь эту нерушимую тайну, подобно тому как звезды каждую ночь тщетно пытаются развеять своими негаснущими взорами ночную тьму.

Так жили рядом эти две одинокие, не связанные друг с другом человеческие души.

Однажды, во время сезона дождей, в конце полнолуния, прорвав облака, в первый раз показалась луна. Тихая лунная ночь бодрствовала над изголовьем уснувшей земли.

Раджиб не спал в эту ночь, он сидел у раскрытого окна. Из истомленного зноем леса на него веяло ароматами цветов; тихо стрекотали цикады. У края темнеющего леса, как начищенный лист серебра, блестело озеро.

Трудно сказать, о чем думает человек в такую минуту, но вся его душа полна одним желанием, как лес пропитан ароматами, а ночь — стрекотаньем цикад.

Я не знаю, о чем думал Раджиб, но ему казалось, будто сегодня рухнут все преграды. Сегодня ночь сбросила с себя облачный покров и явилась прекрасной и торжественно-безмолвной, как Мохамайя прежних дней. Все его существо в едином порыве потянулось к девушке.

Раджиб встал и, как лунатик, направился к ней в комнату. Мохамайя спала. Он подошел ближе и наклонился над ее постелью. На лицо девушки упал лунный свет. Но что это! Где же давно знакомые черты?

Пламя погребального костра злобным языком слизало с лица Мохамайи всю красоту, оставив на нем лишь следы своего ненасытного голода.

Юноша отскочил, не в силах подавить стон. Это разбудило Мохамайю. Она проснулась и увидела перед собой Раджиба. В тот же миг Мохамайя накинула на лицо покрывало и, быстро поднявшись, встала с постели.

Раджиб замер, словно пораженный громом. Потом он упал к ее ногам:

— Прости меня!

Ничего не ответив, ни разу не оглянувшись, Мохамайя ушла из дома. Она не вернулась. Раджиб нигде не мог ее найти.

Вечная, без слов прощения разлука оставила неизгладимый след на всей дальнейшей жизни Раджиба, опалив душу его пламенем гнева.

1892

ТЕТРАДКА

Как только Ума научилась писать, она совсем отбилась от рук. На стенах всех комнат она выводила углем кривые, неровные строчки: «Вода течет», «Лист дрожит».

Под подушкой невестки она нашла «Тайну Хоридаша» и на каждой странице книги карандашом написала: «Черная вода, красный цветок». В новом календаре, которым обычно пользовались домашние, она перепачкала надписями все листы.

В расходной книге отца, среди всяких счетов, Ума тоже сделала свои пометки: «Кто пишет и читает, тот ездит в карете».

До поры до времени никто не препятствовал этому творчеству, но однажды с Умой случилась большая неприятность.

Ее старший брат Гобиндолал, весьма невзрачный на вид человек, писал в газеты. После разговора с ним ни у кого из родных и знакомых не возникало подозрения в том, что он человек мыслящий. И действительно, в этом грехе его нельзя было обвинить. Но зато он писал в газету, и его суждения полностью совпадали с суждениями большинства бенгальских читателей.

Узнав однажды, что в работах европейских ученых по анатомии имеются серьезные ошибки, Гобиндолал, не прибегая к помощи логики, только в силу вдохновения, сочинил замечательную статью, в которой разгромил этих ученых.

И вот в полдень, когда никого из домашних поблизости не было, Ума над этой статьей чернилами надписала: «Гопал очень хороший мальчик, что ему дают, то он и ест». Я не уверен, что под Гопалом она подразумевала читателей Гобиндолала, но ярости брата не было предела. Сначала он избил Уму, потом отнял у нее все письменные принадлежности — самые заурядные, но приобретенные с огромным трудом: маленький огрызок карандаша и тупое перо, все вымазанное чернилами. Обиженная девочка как следует не понимала, за что ее так строго наказали, и горько плакала, сидя на полу в углу комнаты.

Насладившись местью, Гобиндолал возвратил Уме отобранные вещи. Кроме того, испытывая некоторое раскаяние и стараясь утешить девочку, он подарил ей превосходную разлинованную тетрадку.

Уме тогда было семь лет. С тех пор она бережно хранила свою тетрадку, ночью — под подушкой, а днем — на своей груди.