Свет и тени

Тарапода был еще юн, и жизнь его была короткой. Но он представлял собой человека совершенно нового склада. Четвертый сын в многодетной семье, рано потерявшей отца, он был всеобщим любимцем. Мальчика баловали мать, сестры, братья и соседи. Даже школьный учитель редко бил его, а когда ему случалось наказывать Тараподу, огорчались все, свои и чужие. Судя по всему, для побега не было причин. Даже заброшенный, хилый ребенок, ворующий фрукты в чужих садах и за это подвергающийся наказанию и оскорблениям, не покидает родную деревню и нелюбимую мать, а этот всеобщий любимец без всяких угрызений совести убежал с труппой бродячих актеров. После долгих поисков беглеца вернули домой. Мать, обливаясь слезами, прижала его к своей груди, сестры рыдали. Старший брат, исполняя тяжелый долг главы семьи, пытался строго вразумить его, но в конце концов смягчился и предоставил мальчику полную свободу действий. Соседки зазывали Тараподу к себе в гости, осыпали ласками и старались различными ухищрениями помешать его уходу из деревни. Но он не терпел никаких оков — даже оков любви. Тарапода родился бездомным скитальцем. Видел ли он чужую лодку, плывущую по реке, санниаси[58] из далеких мест, присевшего отдохнуть у подножия фигового дерева, цыган, расположившихся на прибрежных лугах и плетущих небольшие циновки из пальмовых листьев и корзинки из молодого бамбука, — сердце его начинало беспокойно биться, загораясь желанием уйти в незнакомый, привольный мир.

После нескольких побегов Тараподы родные и соседи махнули на него рукой. Первый раз он убежал с труппой бродячих актеров. Именно тогда, когда хозяин труппы привязался к нему, как к родному сыну, когда все, от мала до велика, полюбили его, когда в домах, где труппа давала представления, его осыпали ласками, в особенности женщины, Тарапода исчез, не сказав никому ни слова. Напрасно его искали.

Как молодая лань, Тарапода не терпел ни малейшего ограничения своей свободы. С такой же силой любил он музыку. Песни актеров бродячей труппы увлекли его из родного дома. Каждым нервом, каждой частицей своего существа мальчик воспринимал мелодии. Еще ребенком, слушая музыку, Тарапода забывал обо всем: будто взрослый, с серьезным видом раскачивался он в такт, и окружающим, глядя на него, стоило больших усилий удержаться от смеха. Но не только музыка волновала Тарапода. Удары капель дождя по густой листве в месяце срабон[59], гром в небе, завывание ветра в лесу, напоминавшее рыдания гигантского ребенка, брошенного матерью, раздавшийся в полуденной тишине крик коршуна, парящего высоко в небе, кваканье лягушек в дождливый вечер, вой шакалов глубокой ночью — все находило отклик в его душе.

Очарованный пением, мальчик присоединился к труппе бродячих певцов. Глава труппы с любовью обучал его пению, заставлял учить наизусть целые поэмы. Он привязался к Тараподе, как к любимой певчей птице, но птица научилась нескольким песням и в одно прекрасное утро улетела.

Последнее время Тарапода странствовал с акробатами. С конца месяца джойтх[60] по конец месяца ашарх[61] в этой местности происходили ярмарки, передвигавшиеся с места на место. Труппы актеров, певцов, поэтов и танцовщиц ездили по стране, а расположенные в лодках лавочки с разными товарами перебирались по маленьким речушкам с одной ярмарки на другую. Маленькая труппа акробатов принимала участие в представлениях на этих ярмарках.

Сначала Тарапода присоединился к торговцам на лодках и торговал бетелем, затем удивительное искусство мальчиков-акробатов привлекло его, и он вступил в труппу. Еще раньше юноша научился играть на флейте, и во время исполнения акробатического номера его единственная обязанность состояла в том, чтобы возможно быстрее исполнять какую-нибудь легкую мелодию. Но Тарапода покинул и эту труппу.

Прослышав, что заминдары деревни Нонди с большой пышностью ставят любительские спектакли, он увязал свои вещи в маленький узелок и отправился туда. По пути он и познакомился с семьей Мотилала-бабу.

Во время своих скитаний Тарапода встречался с разными людьми, но благодаря мечтательности и силе характера общение с ними не наложило на него никакого отпечатка. Он всегда оставался свободным и ко всему безразличным. Он слышал брань, видел дурные примеры, но все это не влияло на него. У Тараподы не было никаких привязанностей. Он не признавал никаких ограничений и условностей и плыл по грязным волнам этого мира, точно белоснежный лебедь. И сколько бы раз, движимый любопытством, Тарапода ни нырял на дно, он всегда всплывал с незапятнанными и сухими перьями. Поэтому свет чистоты и юности озарял лицо Тараподы, и пожилой, умудренный опытом Мотилал-бабу, поняв это, без всяких вопросов и сомнений принял его в свои распростертые объятия.

II

После обеда лодка продолжала свой путь. Оннопурна ласково расспрашивала Тараподу о его семье и родных. Юноша сначала сдержанно отвечал, а затем, чтобы избежать дальнейших расспросов, вышел на палубу.

Река во время дождей разлилась и своим беспокойным поведением доставила огромное волнение природе-матери.