Свет Илай

Мне под ноги бросают лепестки цветов. А следом, всего в трех шагах от меня, идут мама и папа. Я это точно знаю. Изредка кто-то из них бросает в толпу монетки. И крики, крики…

— Принцесса, принцесса.

Вдруг, кто-то больно ухватил меня за плечо, и я, ойкнув от боли, открыла глаза.

— Что развалилась, как принцесса. Вставать пора!

— Что?!

Я села на деревянную лавку электрички. Как я сюда попала? Ну, конечно же. Я бежала от омоновцев через окно и успела вскочить в электричку, решив уехать на лето к бабе Нюре, пока все не уляжется. И, вероятно, уснула. Я всегда засыпала под мерное постукивание колес.

И вот сейчас, тетки, пришедшие мыть вагоны, меня разбудили. Одна из них, громадная бабища, держала в полусогнутой руке десятилитровое ведро, которое казалось детской игрушкой в ее могучих руках.

Да это же Галина Вячеславовна, мама Савки Ишкина. Мы тогда училась в четвертом классе. Савва был хиленький, тщедушный парнишка. На физкультуре он висел на турнике, как мешок.

— Купите мальчику гантели, — посоветовал однажды физрук, — он у вас под весом собственного рюкзака падает.

Зачем в тот раз Галина Вячеславовна поперлась в райцентр — история умалчивает, но в райцентре она мелочиться не стала, зашла в «Спортивный», и купила сыну пару пудовых гирь. Сложила в спортивную сумку, и пошла по магазинам, прикупить колбаски, сыру и прочей бакалеи.

Когда Галина возвращалась домой, на станции полицейский попросил её поставить пакеты и сумки на рентгеновский интроскоп для досмотра.

На станции работала наша соседка, Людка Белкина, и в тот день, как раз, была её смена. Вот она то и рассказала всю дальнейшую историю, над которой смеялась вся деревня.

«Галина то наша перечить не стала. Пакеты с колбаской и другой снедью на ленту для проверки поставила, а вот сумка с гирями, крупой, да солью, на ленту не уместилась, и она ее на металлические ролики поставила. Аккуратненько так поставила. И пошла ждать, когда ее пакеты да сумка с обратной стороны покажутся. Стоит, ждет, когда сумка из-за черной занавески выкатится, а ее все нет и нет. Пакеты уже давно в руках, а сумки нет и нет.

Вот тут-то её терпение и кончилось. С пылающим от праведного гнева лицом, широко раздувая ноздри, она своей мощной грудью придавила к стенке полицейского, что за аппаратом сидел, уставилась на него своими глазищами и, потрясая своими пудовыми кулаками, потребовала.

— А ну, сказывай, где мои гантельки для сыночки? Учитель физкультуры велел, а то он у вас, говорит, хиленький. А ваш рентгент их сожрал. А ну, вертай их взад!

Мамочки родные! Что тут началось!

Полицейский, хоть и здоров был, а оторвать сумку от роликов не может, чтоб на ленту поставить. Тогда он по роликам докатил ее до ленты, и, как говорится, с божьей помощью впихнул ее внутрь аппарата. А когда сумку рентгеном просветило, то подошли еще двое полицейских. А потом еще. И ещё.

— Женщина, а гирьки то кому везете? — спрашивает Галину один, из вновь подошедших полицейских. Старший, коли судить по звёздочкам.

— Так, это, сынуле, — отвечает ему наша Галка, — он у меня уже в четвертом классе учится.

Так не поверите, бабы, ни один из них даже не улыбнулся. Зато всем отделением, раскрыв рты, они смотрели, как наша Галя сумочку с гирьками так легоненько подхватила и спокойно, ну прям, как ледокол по первому льду на осенней реке, сквозь толпу поплыла».

Как давно это было…

И вот, сейчас Галина Вячеславовна стояла передо мной.

— Дак, это ж Светка! Что ж ты, паскуда, на похороны бабки то не явилась? — напустилась она на меня.

— Какой бабки? — не поняла я, — Я к бабе Нюре на лето еду. Приехала, то есть. Да в дороге вот, уснула.

— Да похоронили ее, уже недели две как, — встряла еще одна тетка, и сразу юркнула за широкую спину Галины Вячеславовны.

А я пялилась на них, и ничего не понимала.

— Тетки, да вы чего? Да мы с бабушкой постоянно перезванивались… правда, в последнее время телефон у неё часто был не в зоне доступа, но так и раньше бывало. Просто бабушка не дружила с зарядками, и забывала, что телефон надо заряжать. Я, конечно, волновалась, но не сильно. Если что — у соседей мой номер есть, всегда можно было позвонить, сказать.

Среди теток, работающих в вагоне, я увидела маму моего друга Лешки, тетю Любу.

Слезы лились у нее по щекам.

— Света, так Леша тебе звонил. Сказать хотел. И сестра Анина тоже. Она и похороны организовала.

Тетя Люба замолчала, думая о чем-то своем, а потом опять обратилась ко мне.

— Света, ты из вагона пока выходи, мы сейчас с бабами закончим здесь, и домой поедем. Там, возле остановки, муж мой на машине меня ждёт. Да ты ж его знаешь. Ну, иди, иди.

Я шла по вагону к выходу, словно во сне. Куда-то, мимо меня, неслись слова баб.

— Как же она так, на похороны то не приехала?

— Может, правда не знала?

— Да Лизавета мне клялась, что позвонила девчонке, а та ей, дескать, сказала — она мне никто, не поеду, и не звони больше.