Свет между нами

Мне словно дали под дых. Я не просто пересек черту, я зашел слишком далеко. Я и мой глупый бестактный язык. Подобного ответа я никак не мог ожидать. Не знаю почему (потому что я гребаный идиот, что же еще), но я полагал, что ее боль связана с проваленным прослушиванием. Но ее брат…

В голову пришли мысли о моей сестре-близнеце, Аве, и о том, что бы я делал, если бы потерял ее. Три месяца назад я изгнал ее из своей жизни вместе с остальными, однако оттолкнуть сестру было тяжелее всего. По правде говоря, практически невозможно, но поспособствовала ее работа, в связи с которой Ава жила за границей. В детстве мы с сестрой были не разлей вода, и я не мог представить, как это – навсегда потерять ее. Это если бы у меня вырвали половину сердца.

– Прости меня, Шарлотта, – меня мутило от стыда за себя. – Я разучился общаться с людьми.

– Да, я заметила, – ее голос звучал приглушенно, словно она вытирала нос. – Ты как комментатор из интернета, пишущий все, что ему придет в голову. В реальной жизни нельзя себя так вести.

– В реальной жизни, – фыркнул я. – Думаешь, она у меня есть? Ладно, не бери в голову. Прости. За сказанное, за испорченный завтрак, за разлитое молоко…

– Все хорошо.

– Неправда. Ничего в этом хорошего нет.

– Ты прав. Но ты же не знал. Как и остальные. Мои родные и друзья… они не понимают, что мне препятствует.

– А что тебе мешает?

– Боль, – просто ответила Шарлотта. – Мне больно копаться у себя в душе. Не знаю, почему я в таком состоянии, но я такая, как есть. И буду признательна, если ты не станешь усложнять мне жизнь.

Я кивнул, горячо жалея о том, что не могу вернуть обратно каждое сказанное слово. Осторожно слез со своего места, повернулся к лестнице и оттолкнулся от спинки стула, словно отлетающий в пустоту астронавт.

– Ной?

– Да? – остановился я.

– С тобой не покончено.

– Что?

– Ты сказал, что с тобой покончено, но это не так. Так тебе может казаться, но это неправда.

Я не ответил. Не мог. Шарлотта действительно говорит это мне? После моей оплошности, вызванной бестактностью и заносчивостью, она пытается утешить меня? Глубина ее доброты и великодушия потрясала, но Шарлотта ошибалась. Со мной и правда покончено. У меня была идеальная жизнь, и ее забрали у меня навсегда.

Я вернулся в одиночество своей комнаты. Хотел лечь и нырнуть в сон, прочь от воспоминаний о своем жестоком голосе, грубо выудившем потаенную боль Шарлотты на свет.

Вместо этого я оказался у окна, с рукой на шнуре от штор. Я потянул его и услышал, как тяжелые полотна со скрежетом поднимаются, а потом наклонился и пошарил в поисках ручки на окне. От долгого пребывания окон в закрытом состоянии ее заклинило, но я с силой дернул, и в душную комнату подул прохладный весенний воздух.

Я прикрыл веки, подставив лицо под его легкие струи. Вытянул руку и нашел тепло: льющийся сверху солнечный свет. Вздохнув, я сел в одно из кресел и повернулся так, чтобы лучи упали на лицо. Я не видел света, но чувствовал кожей оранжевое золото солнца и синеву ветра, слышал желтизну проезжавших мимо такси, ржавчину кричащих голосов и зелень шелестящей листвы деревьев, усеивавших эту городскую улицу.

«Может быть, Шарлотта», – подумалось мне. – «Может быть».

Глава 13

Шарлотта

Весь остаток недели Ной едва ли сказал мне слово. Такое ощущение, будто он боялся говорить со мной, как в то утро, когда разлил молоко. Меня это не сильно расстраивало. Я спокойно проживу без его нападок и колкостей. Однако он извинился, и я простила его, потому что так меня воспитали. Я пыталась быть бодрой и показать ему, что не переживаю по поводу произошедшего, но Ной оставался глыбой льда, которую не растопить.

Каждый день в три часа я начинала практиковаться с Концерта для скрипки ми минор Мендельсона. Именно его я собиралась играть на прослушивании в филармонии через несколько недель. Я отослала им копии своих документов и аудиозаписи, указала свой выбор музыкального произведения для выступления. Если честно, я надеялась на отказ, но этого не случилось. Вместо того чтобы исполниться гордости, я, наоборот, напряглась. Машинально исполняла Мендельсона, ноту за нотой, ничего не чувствуя и не испытывая удовольствия. Не ощущала страсти.

Однажды, закончив практиковаться и возвращая скрипку в футляр, я услышала, как наверху скрипнул паркет. Я забыла закрыть дверь в свою комнату, и в установившейся тишине этот скрип был очень громким. Громче обычных звуков, издаваемых старым домом. Это скрипнула под чьей-то ногой половица.

Я еле сдержалась, чтобы не выскочить в коридор. Если это Ной – но это еще большой вопрос, – то я лишь поставлю нас в неловкое положение, выпрыгнув со своим «попался!». Я могла бы списать это на совпадение, если бы не слышала скрип ступеней после окончания своей дневной репетиции довольно часто. Теперь буду оставлять дверь открытой. Еще лучше играть в маленькой гостиной на первом этаже. Она рядом с лестницей, и музыка будет литься прямо наверх. Если бы Ною не нравилась моя игра, он бы сказал об этом. Если он вообще ее слушает.

Шестое чувство подсказывало, что слушает.

* * *