Свет между нами

– И я тебя в этом не виню, – Ной повернул ко мне лицо. – Клянусь вести себя прилично. «Вот тебе крест», «чтоб мне помереть», готов выколоть свои гребанные глаза, если осмелюсь. Ой, прошу прощения за мой французский. Мои никчемные глаза.

– Я не привыкла говорить о себе, – поерзала я на скамейке.

– Ты меня не удивила.

– Кто-то сказал бы, что это положительная черта характера.

– Другие же подметили, что мы состаримся и умрем, ожидая, когда ты наконец поделишься со мной основными вехами своей не-очень-интересной жизни.

– Ладно, ладно. Ты тот еще ворчун, – рассмеялась я. – Эм… я приехала сюда учиться в Джульярде.

– Нет, нет, постой. Не надо этого волшебного – пуф! – и ты уже в Джульярде. Вернемся назад. Сколько лет ты играешь на скрипке?

– О… с детства. С тех пор как себя помню.

– Почему? Родители заставили? Водили тебя на уроки музыки в надежде заполучить гения?

– Как раз наоборот. Я сама отчаянно жаждала играть.

Ной кивнул, его жесткие черты лица смягчились, словно ему пришелся по вкусу мой ответ.

– Что тебя вдохновило?

– Увидела концерт по телевизору. Мне было, наверное, около четырех лет. Это было выступление женщины, солистки. Не знаю, кто это был, но я слушала ее как… завороженная.

Я мысленно вернулась в тот день много лет назад. Воображение нарисовало старый телевизор, еще без плоского экрана, и нашу гостиную: теплую, коричневую, пахнущую кленовым деревом и сушеными апельсинами.

– Я будто видела будущую версию себя и заявила родителям, что хочу играть так же, как она. Стоя, в то время как остальные скрипачи сидят. И мне хотелось этого не ради похвал. Ни тогда, ни сейчас. Я играю вовсе не ради этого. Тогда я еще не знала, что такое концерт и что такое опера, но уже понимала, что эта солистка взывала своей игрой к самому композитору. Ее музыка была душой исполняемого произведения, и я… хотела быть такой, как она, – я покачала головой при воспоминании об этом, подавленная тоской, заполнившей мое сердце. – Так все и началось.

Ной несколько секунд молчал, затем произнес:

– И ты была хороша. Больше, чем хороша.

– Полагаю, что да. Оказалось, у меня есть способности.

– Ты хотела сказать талант.

– Да, наверное, это более подходящее слово. Но родители хотели, чтобы у меня была нормальная жизнь, учеба в школе, обычные друзья. Поэтому я брала уроки и играла в местных оркестрах, а не в больших концертных залах и студиях звукозаписи.

– Ты обижаешься на родителей? Могла бы давно стать звездой.

– Нет, я благодарна им. Я не хотела уезжать из Монтаны и разлучаться с родителями или… Крисом. Думала, музыка всегда будет со мной, поэтому спокойно ждала своего часа. В Джульярде мне дали частичную стипендию, но последний год обучения дался мне очень тяжело.

– Твой брат, – тихо сказал Ной.

– Да. Но еще мой парень. Наши с ним отношения закончились сразу же после смерти Криса, и я… – я зябко потерла руки. – Мне было плохо после этого.

– Этот парень, он с тобой порвал или ты с ним?

– Он со мной.

Ной сел прямо, положив руку на спинку скамейки за моими плечами.

– Ты, черт возьми, шутишь?

– Не шучу. А ты обещал вести себя прилично.

– Да, но… – он провел руками по волосам, поискал меня взглядом, но промахнулся. – Этот парень бросил тебя? Сразу после смерти твоего брата?

Я кивнула.

– Ау?

– О, эм, да. Это ерунда, так совпало. Неудачное время.

– Неудачное время, – Ной постучал пальцами по скамейке. – Это все?

– Ну и настырный же ты, – косо посмотрела я на него.

– Я журналист… или был им, в другой жизни. Никогда не бросал историю незаконченной, поэтому не оставляй меня в неведении. Этому придурку надо надрать задницу. Что у вас с ним произошло?

Я в замешательстве уставилась на сидящего рядом со мной мужчину.

– Хорошо, я все расскажу, но при одном условии.

– При каком?

– «Квипрокво, Кларисса»[25]. Ты ответишь мне на вопрос, который я задала тебе по дороге сюда. Почему не хочешь учиться быть слепым?

Ной нахмурился, приготовился возразить, но потом кивнул.

– Справедливо.

Я рассказала ему о том, что было после смерти Криса. Как, вернувшись в Джульярд, узнала, что Кит уже встречается с другой женщиной. От стыда и сожалений горели щеки, растревоженное сердце снова заныло. Казалось, боль в нем так никогда и не утихнет.

– Я по уши влюбилась в Кита, – призналась я, – а он навешал мне лапшу на уши. Кит был моей первой любовью, во многом был первым, – я прочистила горло. – Он говорил, что любит меня, и я совершила глупость.

– Какую?

– Поверила ему.

– Ты не виновата в этом, Шарлотта, – тихо заметил Ной.

– Наверное, нет, но я должна была быть осторожней. Я вернулась в Нью-Йорк с мыслью: «Мое сердце разорвано в лоскуты, но у меня есть Кит. Он будет рядом, он меня поддержит». Деревенская простушка в большом городе. Легкая добыча для такого бабника, как он.

– Что он сделал?