Свет мой, зеркальце…

Колонки словно спицей проткнули. Шипящий свист, вой ветра — и на танцоров обрушился ритм. Над Ямщиком полыхнула шаровая молния. Нет, запоздало понял он, с замиранием сердца глядя на вертящийся под потолком шар, сотканный из кипящего тумана. Нет, не молния. Луч светового пистолета ударил в центр шара — ядовитой рыбы фугу, обклеенной чешуей зеркальных прямоугольничков — и голова Ямщика, как зеркало злого тролля, разлетелась мириадами сверкающих осколков.

3 Жизнь слишком коротка

Он дергался в конвульсиях.

Нет, не он — они.

Его лечили электрошоком.

Нет, не его — их.

Ямщик закричал, когда его рассекло, раскололо, раздробило на десятки клонов, сотни дубликатов-отражений. Все они были им; он был всеми. Клоны брызнули по залу, Ямщика — Ямщиков!!! — корежило, трепало в ритме «техно»: труппа марионеток в руках кукловодов-эпилептиков. На него (них!) натыкались танцующие лицеисты, клоны липли к подросткам, совмещались, начинали двигаться синхронно…

…грохочет по камням речка: мелкая, быстрая, нос байдарки, ярко-синий, цвета летнего неба в Карелии, проходит впритирку с шершавым валуном; пара мощных гребков выводит лодку на стремнину, брызги в лицо, солнце в глаза, байдарку несет к порогам, Танька оглушительно визжит, так, что у самой закладывает уши: не от страха, от возбуждения, от вихря первобытных чувств…

Арлекин рванулся. Кошачьи когти разодрали куртку вдоль рукава.

…ни банданы, ни «гогглов», был ди-джей, сплыл ди-джей; Гарик Погорелов хмурится над тестовой контрольной, рубашка «кофе с молоком», верхняя пуговица застегнута, брючки отутюжены, волосы собраны на затылке в стильный хвост; куда ставить «галочку»: второй ответ или третий?..

Успел! Перехватил бушующего Арлекина поперек туловища. Под пальцами, сквозь ткань, сквозь примятую шерсть — горячее, исхудавшее, мелко дрожащее от ужаса тело. Какой же он маленький!.. какой несчастный…

…горячий шепот, жар дыхания, обжигает, сводит с ума, рвет крышу от близости, все выйдет, наконец выйдет, не может не выйти, Натуся уже готова, мягкое под рукой, бретелька ползет с плеча; оплеуха, искры из глаз, щеку словно кошка изодрала, это не ногти, блин, это просто караул, дура, маньячка…

Вырвался, сволочь. И со всех четырех лап, рыжей ракетой — к выходу. Ну, к выходу — это ладушки, это годится. Беги, не споткнись, а я за тобой…

Кто я? Где я? За кем это я собрался?!

…«лут, лут бери!» Вадюха орет в ухо, брызжет слюной, из адского барона два артефакта выпали, один, кажется, крутой; «Сердце! Сердце хватай, погаснет!» — гори-гори ясно, чтобы не погасло, справа ломится толпа подземных гоблинов, хилая мелюзга, зато много, накастовать flamewall, всех накрыть и хватать сердце, прав Вадюха, да что ж он так плюется?!

…And you run
'Cause life is too short!
And you run
'Cause life is too short[7]

!

Техно-голос, пропущенный через приставку, уходит вниз, в инфразвук. Кажется, что старенький магнитофон «Юпитер» тянет ленту, и звук плывет, лишь драм-машина долбит и долбит без остановки. Дергаются подростки, дергаются Ямщики, сколько их ни есть; дергается в центре зала карлик из торгового центра. Ну да, карлик. А что? Кепка, кургузый пиджак, папироса в углу рта. Карлик пляшет, ловко попадая в такт; карлики пляшут… Клоны? Фантомы шара, обклеенного битыми зеркалами?! Один, второй, третий: пиджачки, кепки, папиросы. Дискотека вовне, дискотека внутри; в мозгу, в пустой столо̀вой черепа, откуда вынесли столы и стулья. «Я», «они», «мы» — липнут, сливаются, переплетаются косичками…