Свет ночи

…Но каков! Он все, все знает про меня, а вот с прадедом ошибочка: он был фармакологом, не фармацевтом, он изобретал лекарства, а не торговал ими, но в какой-то момент поменял направление, плюс на минус, минус на плюс, занялся ядами, ядовитыми газами, боевыми отравляющими веществами. Его лаборатория выпустила столько смертоносных рецептов, что мало какая другая могла бы с нею сравниться. Порошки и растворы моего прадеда испытывались — уже в двадцатые годы — на приговоренных к высшей мере Ю и прадеду повезло умереть в начале тридцатых.

В дверь робко стучат, и входит вчерашняя женщина. Кламм. Ее грудь еще выше, талия тоньше, глаза накрашены еще более броско.

— Я несколько раз звонила, дважды заходила, — говорит она, — сейчас наудачу. Просто была рядом. Я у тебя забыла помаду. Она моя любимая. Купила шесть пенальчиков в Париже. Ты был в Париже? Прекрасный город! Этот пенальчик — последний. Использовала в особых случаях. Вчера был как раз такой. Ты согласен? Ну что ты лежишь?!

— Я так лежу с тех пор, как вы меня покинули. Лежу и думаю о вас.

— Обманщик! Льстец! Вчера я почувствовала себя свободной. Вставай, поцелуй меня или я на тебя обрушусь. Обрушиться? Ты этого хочешь?

Она вплотную придвигается к кровати. Темные полукружья у подмышек. Вырез ноздрей.

В дверь стучат.

— Ты кого-то ждешь?

— Да, — отвечаю я. — Жду, очень жду. А этот майор, он…

— Он тебя смущает? Не бойся, он не прилетит тебя бомбить. Его давно не допускают к полетам. Бояться надо только самих себя! Неужели ты этого до сих пор не понял?

— Я об этом читал. Войдите!

Входит официантка, поднос заставлен посудой, на нем возвышается вазочка с блекло-красной розой. В обесцвеченные волосы официантки криво вколот маленький кокошник, черное, очень короткое платье, белый передник, голубые глаза, круглое лицо, пунцовые губы.

— Поставьте сюда, — командует Кламм, указывая на журнальный столик. — Цветок — мой. Я стояла возле администратора, когда ты просил коньяку, я шла к тебе с розой… Вы свободны, — кивает она официантке, уходя, та делает попытку изобразить книксен, потом прыскает, прикрывает рот ладошкой. — Ну, что тут у нас?

Кламм стоит ко мне спиной, изучает то, что принесли на подносе.

— Могли бы и черной икры принести. У меня аллергия от красной. Сыпь. Врач сказала, что…

Врач! Мне надо позвонить врачу! Я беру телефон, выбираю номер врача, нажимаю «вызов». Автоответчик! Ангел обещал, что врач ответит сразу. Ангел плохо знает его распорядок — в это время мой врач обычно оперирует. Зеленоватый халат. Маска. Перчатки. Очки: у него кровавая работа. Я думаю о крови — сначала своей, потом о крови того, кто остался лежать на автостоянке возле кафе «Кафе», думаю о своих отпечатках на железной трубе. Есть ли у Михаила Юрьевича, у Ивана Суреновича другие мои отпечатки? Они уже изъяли чашку из ресторана, стакан из номера? Или теперь я, неопознанный женщиной-блевуном, вне подозрений? Это — тщетная надежда, мой ангел что-нибудь им подкинет.

— …это следствие вирусной инфекции, — говорит Кламм. — Вирусы! От них невозможно спастись! — Она нагибается к подносу, ее тугой зад сейчас порвет платье.

— Вы не могли бы забрать свою помаду и немного погулять? — говорю я, вызывая врача еще раз. — Мне надо сделать еще несколько важных звонков.

Она обижено вздыхает. Разворачивается на одной ноге, идет в туалет, возвращается.

— Там нет помады! — сообщает она.

Я слышу голос врача и машу рукой на женщину, обида просто захлестывает ее, грудь ее опадает, она становится ниже ростом, понуро идет к двери.

— Я буду ждать тебя внизу! — говорит она. — В холле. Хорошо? Договорились?

— Да! — повторяет врач. У него голос бодрый, он весел, оптимистичен, я так и вижу перед собой его розовые щечки, тонкие усики, крепкую шею.

— Добрый день, Анатолий Николаевич! Это Шаффей.

— Кто?

— Шаффей, Антон Романович Шаффей, внук профессора Шаффея, который гонял вас по полевой хирургии. Помните? Я хотел узнать, как мои анализы.

— А, Антон Романович! Антон Романович…

Пауза, которую выдерживает врач, мала, ничтожна, но мне она кажется почти бесконечной, намеренной, призванной раздавить меня, уничтожить.

— …результаты еще не готовы. Я говорил вам — в конце недели, обычно в течение десяти дней, но у нас сейчас лаборатория не работает, мы посылам все в другую… Вы слушаете, Антон Романович?

— Слушаю, но вы говорили позвонить, и мне странно, что столько времени…

— Я говорил только одно, Антон Романович, что вам нужен постельный режим. Вам надо было остаться в нашей клинике. Как вы себя сейчас чувствуете? Как швы?

— Не разошлись. Не гноятся.

— Понимаете, Антон Романович, вас должен наблюдать специалист. А вы…

— Но я себя хорошо чувствую…

— Тогда позвоните в понедельник. Результаты будут. А когда приедете, я вас посмотрю. Бесплатно! — Он отключается, и на дисплее я вижу вызов: это наш начальник.

— Привет! — говорит он. — Ты где?

— В гостинице. Лежу на кровати. Мне принесли коньяк, бутерброды, минеральную воду, — я поднимаюсь на локте, оглядываю поднос, — лимон.