Свет ночи

— Подожди! — Слышно, как наш начальник наливает что-то в стакан. — Давай, чокнемся через расстояния!

— За что пьем? — Я беру коньячный бокал.

— Нам увеличили финансирование, штаты, дадут помещение в самом центре, своя стоянка. На прорыве плотины, на землетрясении все сработали прекрасно, но ваша работа оказалась последней, последней в хорошем смысле, каплей. Мне звонил губернатор, сказал, дословно сказал — ваш Шаффей просто… — слышно, как наш начальник делает хороший глоток, — просто гений. И к нам, совершенно неожиданно, приехал премьер! Ну, конечно, с утра тут появились люди из ФСО, но от них узнать — кто, когда, зачем? — невозможно. И тут — звонок. К вам едет! Я ему все показал. Премьер обещал: мы вас поддержим, мы вас продвинем. Слушай, чем ты так очаровал всех в этом Задрищинске?

— Не знаю, — говорю я. — Честное слово — не знаю. Мы работаем, Извекович и Тамковская…

— Если бы ты не был таким скромнягой, ты бы давно сам продвинулся… Ладно! Ты выпил?

Я вливаю в себя коньяк, закусываю бутербродом. Икринки лопаются во рту.

— Ну, давай! — Слышно, как он делает еще несколько глотков. — Тамковская мне звонила. Вчера. Жаловалась на тебя. Даже не буду повторять, что она говорила. Бред какой-то несла. Обижена, что ты в присутствии третьих лиц назвал ее жопой. Или послал в жопу. Ты это зря. Хотя она, конечно же, жопа… Ну, я попросил успокоиться. А еще она сказала, — наш начальник фыркает, — сказала, что ты считаешь, будто покойник воскрес на самом деле. Даже заикалась от возмущения… Говорят, нас будут награждать. Медаль. Или орден.

— Мне — орден, — говорю я. — Чтобы звезда на ленте, на шее — крестик. И пансион. Дворянство. Деревеньку на кормление. Буду целковые пейзанским дочкам выдавать.

— Хорошо, напишу. Долго ты будешь лежать на кровати и пить коньяк?

— Я так устал… И я не посылал тебе отчета.

— Ну, ясен пень — не посылал! Но теперь придется отчет подготовить. Завтра пришли. Сколько принято, какие проблемы, рекомендации, тенденции, оценка ситуации. Премьер в личной, очень личной беседе упомянул, что в Сети ходит версия, будто оживший покойник — операция спецслужб для прикрытия какой-то другой, общегосударственного масштаба, в которой будут задействованы другие ожившие покойники…

— Ты веришь в то, что говоришь? Другие ожившие покойники! Это бред!

— Нет такого бреда, который не мог бы стать явью. Так сказал премьер. Ты записываешь? Еще напишешь обо мне воспоминания. Все, жду отчета. Пока!..

15.

В холле администратор Татьяна, у нее скорбное выражение лица.

— Госпожа Кламм… она…

Сейчас, сейчас она скажет, что пышущая здоровьем Кламм скоропостижно умерла, упала перед стойкой и — умерла.

— Она вас не дождалась, — и Татьяна протягивает узкий, неподписанный конверт.

В конверте — лепестки розы, сложенный пополам листок тонкой бумаги, почерк крупный, промежутков между словами почти нет: «Администратор Татьяна прислана за вами следить. Никому не доверяйте! До встречи! P.S. Помаду я так и не нашла».

Последние строки записки я дочитываю уже на крыльце гостиницы. Обернувшись, сквозь стеклянные двери, я вижу, что Татьяна подносит к уху телефон, слушает, что ей говорят, смотрит на меня, и наши взгляды встречаются. Кто ее прислал? Иван Суренович? Михаил Юрьевич? Ангел-таксист, дьявол-обманщик?

Меня окликают: это Петя Тупин, он стоит возле темно-синей «волги», блистающей чистотой и хромом. Солнце отражается от гладких петиных щечек.

— Антон Романович! Я за вами! Вас ждет наш глава, но если у вас какие-то дела, если вы хотите сначала куда-то заехать…

— Едем, Петя, — говорю я, и мы мчимся по улицам городка, на перекрестках — патрульные машины, на упирающемся в памятник Ленину бульваре — трое в папахах, с нагайками: Петя сообщает, что здесь свои казаки и атаман, обещавший с покойниками разобраться.

— Сегодня будет эксгумация, приедет тьма начальников,— говорит Петя. — Жмура нашего вытащат, удостоверятся, что он как лежал, так и лежит, и зароют навсегда…