Свет ночи

Глава снимает со спинки кресла пиджак, мы спускаемся вниз, выходим из здания городской администрации и выясняется, что отлучился водитель — обеденное время, Петя отправляется за ним в буфет, а пока мы стоим с главой в тени деревьев. Трещат сороки. На одном из деревьев сидит белка. По асфальту прыгают воробьи. От большой бетонной урны пахнет гнилью.

— У вас тут хорошая экология, — говорю я.

— Хорошая, — кивает глава. –Но нет инвестиций. И людей нет. За последнее время к нам приехал только Лебеженинов.

— А вы его взяли и убили!

Сороки рассаживаются на ветках вокруг белки и собираются белку заклевать. Глава смотрит на сорок и белку, он говорит устало, с тоской в голосе:

— Он умер в камере, от сердечного приступа.

— Но в камеру-то он попал по вашему негласному, а быть может — гласному распоряжению. Вы были заинтересованы в его смерти. Вы ее желали. В вас вызрело то, что воплотилось в камере вашего городского «допра».

— Все не так, — говорит глава. — Вы ничего не знаете. Вы — чужой…Мы для вас тараканы.

Мне хочется ответить, что уж глава-то для меня не таракан, но появляются Петя и водитель, картинно вытирающий рот тыльной стороной руки, Петя виновато красен, мы садимся в «волгу» и едем на кладбище.

16.

У могилы Лебеженинова полный сбор. Мои знакомцы — Михаил Юрьевич и Иван Суренович, прокурор в темно-синем с серебром мундире, несколько человек в хороших костюмах, рабочие в новеньких комбинезонах. Губернатор выглядит как вышедший пройтись обеспеченный пенсионер — твидовый пиджак, рубашка без галстука с расстегнутым воротом, у него короткие ноги, сухая голова, седые, вставшие от ветра вокруг лысины волосы, он держит руки в карманах брюк, на сгибе правой руки — светло-серый плащ. Возле могильного камня с надписью «Сазон», стоят Тамковская и Извекович. У Тамковской скорбное выражение лица. Извекович мне кивает, Тамковская поджимает губы и смотри куда-то в сторону.

Я прослеживаю направление ее взгляда: глава подходит к губернатору, который, вынув правую руку из кармана, подает ее главе. Уши главы пунцовеют. Он что-то шепчет в маленькое, плотно вылепленное, будто восковое губернаторское ухо. Губернатор кивает. Я делаю несколько шагов и оказываюсь рядом с коллегами.

— Манкируете, Антон? — вместо приветствия говорит Тамковская. — На приеме вас нет, утром на стук в дверь не отзываетесь. Куда-то вас увозят на полицейской машине, сюда привозит глава города. Признайтесь — вам поручили что-то очень важное? Рассказывайте!

— Молчите. — Извекович крепко жмет мне руку. — Молчите! Никогда ни в чем не признавайтесь! Как вы себя сегодня чувствуете?

От Извековича пахнет сигарным табаком, хорошим одеколоном. Морщинки у глаз собираются в причудливый узор.

— Спасибо, неплохо, — отвечаю я. — Вы уже знаете?

— Про визит премьера? — Извекович глубокомысленно кивает. — Мне позвонили старые знакомые из его аппарата. Спросили — какой на мне галстук. Я ответил, что я без галстука. Они посоветовали съездить домой и переодеться — мол, наш премьер любит официальность. Они думали, что я в офисе. Я перезвонил Алексей Алексеевичу, чтобы его подготовить, но его уже предупредили. Думаю, Алексей Алексеевич пойдет на повышение. Премьер возьмет его к себе.

— Ну что вы такое говорите! — Тамковская пожимает худыми плечами. — Кто же займет его место?

Мы с Извековичем переглядываемся. И он, и я хотим ответить Тамковской — «Вы!».

— На такие посты сейчас назначаются новые кадры, — с видом знатока говорю я. — Скажем, из провинции взяли нового замминистра, у него жена работала директором детского садика, в педучилище факультативно изучала работы Бенджамина Спока, приобрела репутацию…

— Вам бы такой руководитель в самый раз, — кивает Тамковская.

Рабочие цепляют плиту к тросам и ждут команды губернатора. Тот смотрит на прокурора.

— Поднимай, — командует прокурор и машет рукой. Плита отрывается от земли, поднимается все выше и выше, застывает высоко-высоко, рабочие хватают лопаты и начинают разрывать могилу.

— Как вы думаете — что там? — спрашивает Извекович.

— Ну, пожалуйста — прекратите! — Тамковская вытягивает шею, стараясь заглянуть за спины рабочих. — Там в гробу лежит Лебеженинов.

— Как у вас все просто. — Извекович поворачивается ко мне. — Предлагаю пари. Ставлю тысячу, что его там нет.

— Согласен! — киваю я. — Тысяча на то, что он там.

— Если он там, ему вобьют в грудь осиновый кол. Вон, смотрите, вон, с краю.

Мы с Тамковской смотрим туда, куда указывает Извекович. Действительно, рядом с копающими рабочими стоит еще один, тоже в комбинезоне. И у него в руках здоровенный заточенный кол.

— Какой кошмар! — вскрикивает Тамковская. — Я не верю своим глазам! Сейчас двадцать первый век! Осиновый кол! Я… Я сейчас позвоню Алексей Алексеевичу! Попрошу связаться с аппаратом премьера! Это необходимо предотвратить!

— Прекратите, Ольга! — шипит Извекович. — Отнеситесь к этому как к эксперименту. У вас должна быть позиция исследователя. Вы не должны…

— Я сама знаю, что я должна, что — не должна, Роберт. Не указывайте мне!