Свет погас

В голосе девушки звучало ленивое презрение, которого она даже не пыталась скрыть. Дик поморщился.

- Но ведь это уже сделал один скромный художник, некто Дюрер, - сказал он. - Как там говорится в стихах?

Уж три столетия и шесть десятков лет

Плоды его фантазии нетленны.

С таким же успехом можно заново писать "Гамлета". Пустая трата времени.

- Ничего подобного, - возразила Мейзи, со стуком ставя на стол чашки как бы в подтверждение своих слов. - Я непременно это сделаю. Неужто тебе не ясно, что за великолепное получится произведение?

- Да какая, к черту, может быть работа без достаточной подготовки? Заимствовать сюжет всякий дурак сумеет. Нужна подготовка, чтоб осуществить замысел, - подготовка и убежденность, а не бездумная погоня за случайной прихотью.

Дик процедил эти слова сквозь зубы.

- Ты попросту ничего не понимаешь, - сказала Мейзи. - А я полагаю, что мне это удастся.

И снова за спиной у Дика зазвучал голос:

- Страдалица, работает она неутомимо.

Работает, душой скорбящая, больная,

И воля у нее несокрушима,

Рука тверда, ум отдыха не знает,

Ее страданья претворяя в труд...

Сдается мне, что Мейзи намерена изобразить на картине самое себя.

- Восседающей на троне из своих же отвергнутых картин? И не подумаю, милая моя. Меня пленил замысел как таковой. Тебе, Дик, не по душе прелестные головки. И едва ли ты способен их изобразить. Ты обожаешь только кровь и трупы.

- Это уже прямой вызов. Если ты способна изобразить Меланхолию, а не просто печальную женскую головку, то я способен на большее и докажу это. Много ли ты вообще смыслишь в Меланхолиях?

Теперь уж Дик был совершенно убежден, что на свете не много найдется людей несчастнее его.

- Она была женщина, - сказала Мейзи, - и долго страдала, пока чаша страданий не переполнилась. Тогда она начала надо всем этим смеяться, а я решила нарисовать ее и отдать картину в Салон.

Рыжеволосая девушка встала и, посмеиваясь, вышла за дверь.

Дик бросил на Мейзи покорный и безнадежный взгляд.

- Не будем говорить о картине, - сказал он. - Но ты и впрямь хочешь вернуться к Ками за месяц до срока?

- Я должна, чтобы вовремя закончить картину.

- И это единственное, чего ты хочешь?

- Конечно. Оставь глупости, Дик.

- Но ведь у тебя нет способностей. Есть лишь кое-какие мыслишки да мелочные побуждения. Просто непостижимо, откуда в тебе столько упорства, что ты вот уж десять лет ни о чем, кроме работы, думать не можешь. Итак, ты уезжаешь - на целый месяц раньше?

- Этого требует моя работа.

- Твоя работа - тьфу!.. Но нет, извини, я не хотел тебя обидеть. Пусть так, дорогая. Конечно, твоя работа этого требует, а я... я лучше прощусь с тобой до будущего воскресенья.

- Ты даже не выпьешь чаю?

- Нет, спасибо. Ведь ты позволишь мне уйти, дорогая? Тебе же от меня ничего не нужно, а заниматься рисунком бесполезно.

- Лучше бы ты остался, и мы поговорили бы о моей картине. Когда хоть одна-единственная картина имеет успех, это непременно привлекает внимание ко всем остальным. Я убеждена, что у меня есть удачные работы, только их никто не замечает. И напрасно ты так грубо их разругал.

- Прости меня. Мы еще поговорим о Меланхолии как-нибудь в воскресный день. Таких дней будет еще четыре - да, один, два, три, четыре, - а потом ты уедешь. До свиданья, Мейзи.

Мейзи в задумчивости стояла у окна до тех пор, пока не вернулась ее подруга, которая была чуть бледнее обычного.

- Дик ушел, - сказала Мейзи. - А я как раз собралась поговорить с ним о своей картине. Но он только о себе думает, не так ли?

Подруга открыла было рот, словно хотела что-то сказать, но тут же снова сомкнула губы и продолжала читать про себя "Град беспросветной ночи".

А Дик тем временем расхаживал в Парке вокруг дерева, которому уже не первое воскресенье изливал душу. Он ругался на чем свет стоит, и чувствуя, что английский язык бессилен выразить всю его ярость, стал сетовать на арабском, который как нарочно предназначен для изъявления горестных чувств. Он был недоволен наградой, полученной за долготерпеливое повиновение; в равной мере он был недоволен собой; и прошло немало времени, прежде чем он убедил себя, что королева всегда безупречна.