Свет погас

- Они самые. Правда, я еще не возвысился до вывесок. Этим занимаются только маститые академики. А я хочу нарисовать ваш портрет.

- Зачем?

- Просто так, потому что у вас премилая мордашка. Моя мастерская на этом же этаже, через площадку, будете приходить туда три раза в неделю к одиннадцати утра да сидеть смирно, чтоб я мог вас рисовать, а я за это стану платить вам каждую неделю три фунта. Вот покамест фунт в задаток.

- За здорово живешь? Ну и дела! - Девушка повертела монету на ладони и опять разревелась, что было уже совсем глупо. - И вы, благодетели, не боитесь, что я вас одурачу?

- Нет. На это способны только бессовестные девушки. Не позабудьте адрес. Кстати, как вас зовут?

- Бесси... Бесси... А фамилия вам без надобности. Ну, Бесси Голь. Голь Перекатная, ежели хотите. Сами-то вы кто будете? Только все едино, нашей сестре никто не говорит настоящего имени.

Дик вопросительно посмотрел на Торпенхау.

- Я Хелдар, а фамилия моего друга - Торпенхау. Приходите непременно. Вы где живете?

- На Южном берегу... Снимаю комнату за пять шиллингов шесть пенсов в неделю. А вы не шутили, когда обещались платить мне три фунта?

- Сами увидите. И вот что, Бесси, не приходите накрашенной. Это портит кожу, и кроме того, у меня есть всякие краски, какие только душе угодно.

Бесси ушла, вытирая щеки рваным носовым платком. Друзья переглянулись.

- А ты, брат, молодчина, - сказал Торпенхау.

- Боюсь, что верней будет назвать меня дураком. Не наше дело возвращать на путь добродетели всякую Голь Перекатную. И не дело пускать женщину на наш этаж.

- Может, она больше и не придет.

- Придет, ежели убедилась, что здесь ей будет сытно и тепло. Я уверен, что придет, к моему несчастью. Но запомни, дружище, она никакая не женщина: она нужна мне только как модель. Заруби это себе на носу.

- Еще чего выдумал! Да ведь она просто жалкое чучело - панельная девка, только и всего.

- Это тебе сейчас кажется. Вот погоди, дай ей отъесться и освоиться. Такие блондиночки быстро полнеют. Через недельку-другую, когда жалкий страх в ее глазах рассеется, ты ее не узнаешь. Она ободрится, повеселеет и станет для меня бесполезной.

- Но ведь ты, конечно, взял ее только из милосердия?.. И мне в угоду?

- Я не имею обыкновения играть с огнем в угоду кому бы то ни было. Я же сказал, что само небо послало ее мне для работы над Меланхолией.

- Сроду не слыхал о такой особе.

- Ну что это за друг, который не умеет понимать без слов? Ты должен угадывать мои мысли. Заметил ли ты, каким я стал брюзгой?

- Само собою. Но мало ли по какому поводу ты, бывает, брюзжишь, начиная со скверного табака и кончая бессовестными перекупщиками. А с некоторых пор ты перестал со мной откровенничать.

- Это было возвышенное и вдохновенное брюзжание. Ты должен был догадаться, что оно относится к Меланхолии. - Дик умолк, взял друга под руку и прошелся с ним по комнате. Потом толкнул его в бок. - Ну, теперь до тебя дошло? Жалкая растерянность Бесси и ужас в ее глазах совпадают с кое-какими признаками скорби, которую я недавно пережил сам. Столь же важны цвета, оранжевый и черный, каждый с двумя оттенками. Но я не могу растолковывать такие тонкости натощак.

- Право, это похоже на бред. Слушай, Дик, вместо того чтоб нести вздор о лицах, глазах и всяких переживаниях, продолжал бы ты лучше и впредь малевать своих солдат.

- Ты так полагаешь?

Дик начал притопывать каблуками, подпевая:

- Надуты все, как индюки, когда полна сума,

Гогочут и хохочут, и всюду им раздолье;

На радостях сходя с ума, когда трещит сума,

От горя сходят все с ума, став перекатной голью.

А потом, чтобы отвести душу, он сел и написал Мейзи письмо на четырех страницах, полное советов и благих пожеланий, дав клятву целиком посвятить себя работе, как только снова явится Бесси.

Девушка пришла ненакрашенная и одетая без всяких претензий, как ей было велено, но при этом то робела, то напускала на себя преувеличенную развязность. Когда же она убедилась, что надо только смирно сидеть на месте, а больше от нее ничего не требуют, то осмелела и начала высказываться по поводу обстановки в мастерской без стеснения и зачастую вполне справедливо. Она радовалась теплу, удобству и избавлению от страха перед побоями. Дик сделал несколько этюдов ее головы в одну краску, но подлинный образ Меланхолии ему пока еще не удавался.

- В каком беспорядке вы держите свои кисти да краски! - сказала Бесси через несколько дней, чувствуя себя уже совсем непринужденно. - Небось и одежу так же плохо блюдете. Мужчинам завсегда невдомек, как надобно вдевать нитку в иголку и пришивать пуговицы.

- Я покупаю одежду, чтоб ее носить, и ношу, покуда она не истреплется вконец. А как поступает в таких случаях Торпенхау, мне неведомо.

Бесси старательно обшарила комнату Торпенхау и извлекла на свет целую груду рваных носков.