Свет погас

- Низкопробное идолопоклонническое Искусство, - сказал Дик, придвинув книгу к себе. - Судя по изображениям ангелов, сборник этот издан в Германии.

Он открыл книгу наугад, и в глаза ему бросились стишки, напечатанные красными буквами:

Возрадовалась истинно Мария

И сразу все втроем,

Узрев, как сын ее Христос содеял чудо:

Слепых Он исцелил при сем;

Слепых Он исцелил, и вот господня воля

Для нас превыше всех святынь.

Отцу, и сыну, и святому духу слава

Во веки всех веков, аминь!

Дик читал и перечитывал эти стишки, а когда подошла наконец его очередь, сел в кресло, и доктор наклонился над ним. Луч света, отраженный зеркальцем, ослепил его, и он моргнул. Доктор ощупал на голове шрам от сабельного удара, и Дик коротко рассказал, как его ранили. Когда луч перестал бить в глаза, он увидел лицо доктора, и его снова охватил ужас. А доктор говорил какие-то туманные слова. Дик уловил средь них лишь "шрам", "лобная кость", "зрительный нерв", "соблюдайте крайнюю осторожность" и "необходимо избегать умственного напряжения".

- Каков ваш приговор? - едва вымолвил он. - Ведь я художник, мне дорога каждая минута. Что же вы посоветуете?

Снова словесный водоворот, но теперь смысл был понятен.

- У вас не найдется чего-нибудь выпить?

В этом кабинете с задернутыми шторами приговоры выносились многократно, и у подсудимых часто возникала потребность подкрепить силы. Дик почувствовал в руке рюмку с коньяком.

- Насколько я понял, - сказал он, поперхнувшись обжигающим горло напитком, - вы находите у меня поражение зрительного нерва или что-то в этом роде, а стало быть, надежды нет. Много ли мне остается времени, если я буду избегать тягот и волнений?

- Вероятно, около года.

- Бог ты мой! Ну, а если я не стану себя беречь?

- Право, затрудняюсь сказать. Невозможно в точности установить всю глубину поражения вследствие сабельного удара. Шрам у вас застарелый, и... вы говорите, что долгое время подвергались в пустыне ослепляющему воздействию солнечных лучей? И к тому же злоупотребляли зрением, отделывая свои рисунки до мельчайших штрихов? Право, я затрудняюсь.

- Простите, пожалуйста, но для меня это полнейшая неожиданность. С вашего позволения я посижу здесь еще минутку, прежде чем уйти. Я вам глубоко признателен за то, что вы сказали мне правду. Но это полнейшая неожиданность, право же, полнейшая неожиданность. Спасибо.

Дик вышел на улицу, где его восторженно встретил Дружок.

- Плохи наши дела, песик! Хуже некуда. Пойдем-ка в Парк да поразмыслим немного.

Они дошли до памятного Дику дерева и уселись под ним, потому что у Дика от ужаса подкашивались ноги и нестерпимо саднило под ложечкой.

- Отчего это обрушилось на меня так неожиданно? Словно выстрел в спину. Ведь это, Дружок, все равно что быть похороненым заживо. Через какой-нибудь год, ежели даже соблюдать всяческие предосторожности, нас окутает непроницаемая тьма, и мы уже никого не будем видеть, не сможем осуществить ни одного своего желания, живи хоть до ста лет. - Дружок радостно завилял хвостом. - Нет, Дружок, тут надо поразмыслить всерьез. Попробуем испытать, каково быть слепым.

Дик зажмурился, и перед ним во мраке уже витали огненные крючья и пыточные колеса. Но когда он открыл глаза и посмотрел в глубь Парка, зоркость его не претерпела никакого ущерба. Сперва он все видел явственно, потом же вокруг вновь медленно завертелся ослепительный фейерверк.

- Да, малыш, дела наши совсем дрянь. Пойдем домой. Если б Торп был сейчас со мною!

Но Торпенхау был на юге Англии, где вместе с Нильгау осматривал доки. От него приходили лишь короткие и загадочные письма.

Дик ни в радости, ни в горе никогда не искал чьей-либо поддержки.

В своей опустелой мастерской, где одному из углов суждено было навсегда украситься серой дымкой, он убеждал себя, что если судьбой ему предназначено ослепнуть, никакой Торпенхау его все равно не спасет.

- Не могу же я вызвать его и заставить прервать поездку для того лишь, чтоб он сидел тут и выражал мне сочувствие. Я должен справиться собственными силами, - сказал Дик.

Он лежал на диване, покусывая ус и стараясь представить себе, что он будет чувствовать, когда навеки погрузится в беспросветный мрак. Потом ему вспомнилось необычайное зрелище, которое он некогда наблюдал в Судане. Широкий наконечник арабского копья распорол солдата чуть ли не надвое. Сперва бедняга не почувствовал боли. Но когда он опустил глаза, то увидел, что истекает кровью. Тупое недоумение на его лице выглядело столь смехотворно, что Дик и Торпенхау, которые сами еще не успели перевести дух и опомниться после жестокой схватки не на жизнь, а на смерть, громогласно расхохотались, и солдат словно готов был подхватить этот хохот, но губы его искривила жалкая ухмылка, признак предсмертной агонии, и он, стеная, рухнул у их ног. Припомнив этот кошмар, Дик и теперь засмеялся. Он попал в подобное же положение. "Но мой срок еще не настал", - внушал он себе.