Свет тьмы. Свидетель

Хозяин, не отвечая, бросает старикашке вожжи и, с кнутом в руке, слезает с другой стороны воза. Старик ловит вожжи на удивление ловко — на лету, радостно хохотнув, и дважды цыкает свободным уголком губ. Пристяжная повернула к нему голову, вытянула губы и запрядала ушами. На секунду двор накрыла тишина, в которой звучит только усердное тюканье куриных клювов. Потом из какого-то окна раздается хрипенье часов, собирающихся бить, но вместо боя разносится звонкое и озорное — ку-ку, ку-ку.

Лицо старика перекашивается, как от боли, губы приоткрываются, слоено хотят выкрикнуть, трубка вываливается и падает на землю. Старик выпускает вожжи, приседает на корточки, зажимает ладонями уши, а голову прячет между колен. Хозяин смотрит на него, поднимает кнут, словно хочет хлестнуть его поверх телеги, бормочет:

— Не напусти в штаны, ты, кукушка! — и отворачивается.

Он стоит посреди двора, расставив ноги в облезлых сапогах, с кнутом в руке, в зеленой соломенной шляпе, надвинутой на глаза. Смотрит на дочь и ждет, когда докукует кукушка. Лида перестает сыпать корм и пытается разглядеть старика, скорчившегося за телегой. Кто знает, если бы здесь никого не было, может, она перебежала бы к нему через двор, обняла за плечи и стала успокаивать:

— Ну, ну, дедушка, успокойся, сейчас это кончится.

Кто знает. Возможно, скотница застигала ее на чем-то подобном и, закусив подол фартука, старалась сдержать хохот. Или Лидина тетка, мадемуазель Элеонора Дастыхова, могла бы кое-что рассказать об этом. Она видит и знает многое, хотя редко выходит из своей комнаты.

Кто знает. Быть может, Лиде уже не раз хотелось заставить замолчать часы-кукушку, хотя сама она их любила. Но до них не доберешься! Они находятся в комнате, именуемой кабинетом. Покойный Лидин дедушка там действительно вел все дела, связанные с хозяйством. Тогда Лиде разрешалось там играть. Сейчас в этой комнате запирается Лидин отец. И запирает комнату, когда из нее уходит. Последние годы он даже не позволяет ей там убираться.

После смерти дедушки часы долго молчали, никто их не заводил, о них почти забыли. Снова ходить они начали после того дня, когда Лида привела старика Балхана домой хныкающего и наполовину задохнувшегося от муки и гнева, и заявила, что он останется здесь, даже если ей придется делиться с ним той едой, которую получает она сама. Девушка заявила об этом за обедом. Отец только поглядел на нее, но не успел ответить, как заговорила мать:

— В самом деле, почему бы ему тут не остаться?

А тетушка Элеонора, сестра хозяина, добавила:

— Здесь для него найдется и место, и еда, а свою порцию ешь сама. Когда тут хозяйничал отец, усадьба кормила человек двадцать, а то и больше. И еще приносила доход.

Иозеф Дастых сглотнул слюну, так что кадык ушел под воротник рубашки, отодвинул тарелку и встал из-за стола. Кукушка нашел себе угол в конюшне, а назавтра в кабинете начали куковать часы.

Когда кукушка выкрикнула последнее звонкое ку-ку, в часах снова заворчало, и послышалось, как за деревянной птицей захлопнулась дверца.

— Не обращайте внимания, дедушка, — крикнула Лида мягким контральто, которое удивительно гармонировало с ее маленькой фигуркой. — Мы с вами вместе когда-нибудь ее застрелим.

Лида раскрыла ладонь и высыпала еще одну полную горсть золотых зерен птицам, которые уже склевали все на земле и толпились, вытянув шеи.

Отец опустил кнут и дернулся, словно хотел направиться к дочери, но только переступил с ноги на ногу. Неужели и у себя во дворе он не может говорить того, что ему хочется? Чтобы обрести голос, он откашлялся.

— Почему ты кормишь их в такое время?

Лида кинула еще одну горсть зерна и посмотрела, как оно падает на пернатые панцири птиц и скользит по ним вниз. Подняла взгляд, ставший вдруг непроницаемым.

— Сегодня их еще не кормили.

— Пока мое слово здесь что-то значит, их не будут кормить раньше вечера.

Лида опускает корзинку с бедра и берет ее в обе руки.

— Как хочешь, папа.

Один из петушков пытается допрыгнуть до плетушки и клевать прямо из нее. Девушка слегка наклоняется, ставит корзинку перед собой на край каменного приступка. Синий колокол юбки трижды колыхнулся вокруг смуглых ног, обутых на босу ногу в теннисные туфельки, и Лида исчезла в доме.

Петушок и несколько курочек пытаются одновременно прыгнуть в корзинку, та опрокидывается и высыпается до дна. При падении с полуметровой высоты зерно летит, и птицы, вначале испуганно раскудахтавшиеся, кидаются на него в новую атаку.

Хозяин на мгновение опешил, но тут же, подняв кнут, с криком врывается в птичью стаю и начинает хлестать по чем попало. Курочки, цесарки, индейки мечутся с диким криком и хлопаньем крыльев. Смотрите-ка, одна курочка свалилась, а когда ей все-таки удалось подняться, захромала на одну ногу, а вон цесарка закачалась, будто от головокружения, упала, дрыгнула несколько раз лапками и затихла.

Иозеф Дастых ничего этого не замечает или не хочет замечать. Он отшвырнул кнут, опустился на колени возле приступка и сгребает руками рассыпанное зерно.