Свет тьмы. Свидетель

Согнувшись, как человек, собирающийся сделать что-то украдкой, Иозеф Дастых подымается на приступок, толкает коленом дверь в кладовую и исчезает в ней. Возвращается он уже без плетушки, в шляпе, надвинутой по-прежнему на глаза, поворачивает ключ в дверях кладовой и прячет его в карман. Потом в нерешительности долго стоит на приступке, а солнце потихоньку передвигает на стене его тень.

Тлахачу не спится. Наверное, ему кажется, что без него ленивый пульс Бытни остановится вовсе. В прошлую ночь ему так и не было покоя. Не успел он опрокинуть стопку горькой и сесть к тарелке вожделенного гуляша, как поднявшийся бешеный собачий лай снова выгнал его из едва обретенного прибежища. До четырех часов утра они с ночным сторожем тщетно пытались установить его причину. Сейчас десять, а он уже снова здесь, кружит вокруг овощных лотков, хотя службу несет его младший коллега.

Из услышанных разговоров он сделал вывод, что сегодня ничего такого, что ускользнуло бы от его внимания, не произошло. Только в трактир «У лошадки» ночью прибыл новый гость, вот и все. И Тлахач, вспоминая, что с ним случилось прошедшей ночью и что ему пришлось выслушать, решил вместе со всеми бытеньскими, что во всем виновата сумасбродная луна. Успокоившись на этом, он поддался истоме утра, встал у края тротуара, сложил руки за спиной, выпятил грудь и поглядывает, прищурясь, на покупающих женщин. Но не будем понапрасну зачислять его в бабники, просто он, при его-то физической силе, овдовел слишком рано, и пышная грудь и крутые бедра женщин пробуждают в нем скорее воспоминания и тоскливую негу, нежели жадное влечение. Время от времени из его могучей груди вырывается вздох, взгляд его ласкает и любит всю эту толпу женщин, хотя ни к одной из них он не притронется. Он и в этом остается стражем порядка, заботе которого поручена безопасность имущества и людей.

Вдруг он замечает, что кучка болтливых женщин замолкла и все смотрят в его направлении. Что такое, испугался он, может, по его лицу заметно, о чем он думает, или в одежде какой беспорядок? Но в ту же секунду он оборачивается столь стремительно, словно в нем еще не улеглась тревога прошедшей ночи. Слыханное ли дело, чтобы кто-то позволил себе постучать палкой по плечу старшего полицейского Бытни! Возмущение полицейского, однако, гаснет от изумления. Посмотрите, такого здесь еще не видывали. На рыночные лотки пала внезапная тишина, любопытство сковало языки.

Эмануэль Квис не мог выбрать более подходящей минуты, чтобы представиться Бытни. Он вышел из трактира «У лошадки» на яркое утреннее солнце. И тротуар перед трактиром сразу превратился в театральные подмостки, на которых он и полицейский Тлахач должны были сыграть свой первый выход. Еще не пробьет и полдень, а в Бытни уже не останется человека, который не знал бы всего, что к тому моменту можно было о нем знать: как он выглядел да в чем он был, что сказал Тлахачу и куда пошел. Его серая шляпа с черной лентой, застегнутый длинный черный сюртук, серые брюки, сужающиеся к черным лаковым башмакам, плащ-крылатка, переброшенный через правую руку, и черная трость с серебряной чеканкой — все это сегодня при солнечном свете выглядело куда более впечатляюще, нежели вчера в призрачном лунном свете. И когда после этой первой минуты он исчез из поля зрения и уже не мог услышать, когда у женщин опять развязались языки, первое, на чем все сошлись, было то, что он всем им показался вроде бы знакомым, словно они его уже когда-то видели. Такое же впечатление было и у Тлахача, к которому некоторые бросились узнать, что этот человек сказал, что он ему ответил, а главное, что думает Тлахач о том, кто он и что.

— Какой-нибудь фокусник или артист из погорелого театра, — рассудил полицейский, и все с ним согласились.

— А судью он не спрашивал? — спросил кто-то из окружающих полицейского, хотя все знали, что спрашивал.

Тлахач подтвердил это и добавил:

— И знал ведь, как его зовут. «Не районный ли это суд?» — спросил и показал своей палкой. Видели, — которой постучал меня по плечу. Нахальный. Но как зовут судью — знал. «Пан председатель Дастых, говорит, сейчас на службе?»

— Может, знакомый его, — предположил кто-то.

— С судьями многие сводят знакомство, только мало кто по доброй воле, — ответил полицейский со знанием дела, и вокруг раздался шум одобрения, и кое-кто засмеялся.

— А я бы такого испугалась, — заявила одна из женщин, совсем юная, вышедшая замуж всего неделю назад. Ее распирала гордость, что теперь и она знает все, что и другие дамы, и может разговаривать с ними, как равная. — Бр-р, посмотрите, у меня гусиная кожа, как только я о нем вспомню.