Свет тьмы. Свидетель

Полицейский шагает уверенно, не плетется и не спотыкается, белый купол божьего храма светит ему, как маяк. Тлахач слышит вздохи и шелесты, доносящиеся из крон деревьев, что высятся за обеими оградами, треск ветвей, писк ночной птицы и неустанное кваканье лягушек; слух полицейского схватывает эти звуки, но сердцу его они безразличны, и оно бьется ровно. На всем пути он не встречает ничего, что смутило бы его душу и мысль более, чем они смущены самими собой. Мало того, это короткое паломничество словно утверждает главную правду, в поисках которой ходит в эту ночь полицейский: живые и мертвые на своих местах, и нет среди них ничего такого, что недоступно твоему пониманию, такого, чего не переварит твоя немудрящая голова.

Проулок кончается, стены разбегаются, приняв в объятья небольшую площадь перед входом в костел. Полицейский останавливается, он колеблется. Он — человек верующий и даже набожный, хотя и скрывает это. Быть может, Тлахач полагает, что богохульство и сомнения более подходят настоящему мужчине, хотя и не может согласиться с этим, как человек, всегда и во всем уважающий порядок. Быть может, его искушает потребность принести богу молитву, но он сопротивляется искушению: ведь в эту минуту ему незачем и не за кого молиться. Надо признать, его скорее одолевают сомнения — как он должен поступить, проходя мимо дверей храма. Снять фуражку — неловко, перекреститься — пожалуй, слишком, и Тлахач решает откозырять. Господь бог, несомненно, поймет, что полицейский Тлахач при исполнении служебных обязанностей.

От костела к приходу дорога круто спускается под уклон, и Тлахачу приходится прилагать усилия, чтобы сохранять все тот же четкий шаг, доказывая самому себе, что он вовсе не спешит покинуть это страшное место, и поскорей оставить его позади.

У приходского дома горит первый на этой стороне фонарь, возле богадельни — второй, а дальше видны и все остальные, освещающие склон Костельной улицы. Фонарей не много, но этим светом Бытень манит, зовет тебя в свои объятья, желая прижать к своему сердцу. Если ты не собираешься вернуться по тропинке вдоль второй стены прихода, у тебя один путь — спуститься вниз на площадь. А почему, собственно, ты ее избегаешь? Ночь, спокойная, ядреная, холодна и темна, мертвые и живые пребывают там, где им и положено, а городскую тьму разгоняют земные огни.

Несомненно, Тлахач собирает всю свою волю, чтобы миновать домик Квиса, и все-таки останавливается возле него.

Видимой причины для этого нет, окна темны, как и подобает окнам приличного дома после полуночи. Возможно, в их омуте горят недремлющие глаза и выслеживают каждое движение Тлахача, но полицейский их не видит. А впрочем, он стоит неподвижно. Стоит и смотрит в тяжелом и мрачном раздумье. Возможно, он вспоминает июньскую лунную ночь, когда тень креста легла на эти двери, и отец Бружек рассердился на него за припадок суеверности; или другую — дождливую ночь, или проволоку в своем кармане, из которой он изготовил отмычки; одному лишь богу известно да еще Тлахачу самому, зачем было пробовать открыть этими отмычками все замки у себя дома. Чепуха! Отмычки он, конечно, выкинет, но не мешает узнать, чем дышит это чучело гороховое, что живет в домишке. Тлахач резко поворачивается и уходит, ведь и в самом деле нет причины стоять здесь и заглядывать в темные окна дома.

Склон Костельной улицы несет его вниз, шаг опять приобретает решительность, похоже, Тлахач шагает прямо к углу трактира «У лошадки». Базарная площадь встает на его пути, и он, поколебавшись, замедляет шаг. Если на то пошло, для обхода внутренней части города у него уже нет времени, а это непорядок. Базарная площадь сегодня совсем не такая, как в тот раз, когда мы повстречали здесь Тлахача и отца Бружека. Площадь утонула во тьме, кажется, что тьма стремительно несется с той стороны, из-за ручья, где тянется сплошная стена садовых оград. А по эту сторону, где стоят жилые дома, в отчаянную схватку с темнотой вступили редкие фонари, — одинокие и слабые твердыни света, тщетно пытающиеся соединиться со своими соседями в единую цепь обороны. Видимо, поэтому и создается впечатление, что поток тьмы так безнадежно затопил все вокруг.