Свет тьмы. Свидетель

Взгляд Еника жестко и враждебно вперился в спину Квиса. Молодой Гаразим достаточно наслушался в лавке взволнованных и недоуменных намеков на роль этого старикашки в последних бытеньских событиях, последствия которых, возможно, коснутся и его. По мнению Еника, все это чепуха, но он полон такой тоски и безысходности, что облегчает себе душу, мечтая задать старикашке в случае, если слухи подтвердятся.

У дома Дастыхов стоит автомобиль, старая развалина, привыкшая глотать грязь и пыль окрестных дорог и проселков. Что доктор делает там так долго? Говорят, будто Лидин отец уже вне опасности, а что касается рассудка, то он у него даже стал яснее, чем до падения с лошади. Чего пугать себя раньше времени? Доктор известный болтун, а если ему рюмочку поднесут, то он и вовсе прирастет к стулу.

Скрипнула калитка. Вот и он. Маленький, кругленький, в руках видавший виды пузатый саквояж, соломенная шляпа сбита на затылок. Доктор оборачивается и улыбается кому-то, кто остался за калиткой и кого мы не видим. Наконец он выходит на улицу, и Еник, стоящий перед лавкой, замирает. Доктор похлопывает по плечу Лиду, что-то восклицает и семенит к своему автомобилю.

Автомобиль, такая же тарахтелка, как и хозяин, с грохотом трогает с места, направляясь к другим пациентам, а Лида идет в сторону аптеки. Ну, Еник, настал твой час. Черта ли тебе в том, что мать, терзаемая подозрениями, выйдет на улицу узнать, куда ты исчез. Но камень, на котором он так долго стоял, прирос к его ногам, что ли, и, пока к нему возвращается способность передвигаться, Квис успевает сиять свою серую шляпчонку и описать ею учтивый старомодный полукруг.

— Прошу прощения, мадемуазель, — обращается он к изумленной Лиде, — но мы с вашим почтенным папенькой были добрыми друзьями. Из того, как вел себя доктор, я сделал вывод и полагаю, не ошибся, что дела вашего папеньки стали лучше.

Изумление быстро исчезает из Лидиных глаз, они становятся холодными и сосредоточенными и похожими на глаза тетушки мадемуазель Элеоноры. Выражение лица замкнутое, не пробьешься, и кажется, что взгляд ее впивается в тебя. Невероятно, что такой взгляд принадлежит девушке, столь юной и привлекательной, такой беззащитной. Квис с трудом преодолевает волнение, столкнувшись с этим новым для себя явлением. Он собирался расставить сети, но видит, что превратился из ловца в добычу, столкнувшись с таким же, а может быть, и еще более сильным, нежели его собственное, жадным любопытством, только питаемым иным источником и направленным к иной цели. Квис беспомощен, его охватывает страх.

Лидино суровое лицо расплывается вдруг в сладчайшей улыбке, и это, как ни странно, пугает Квиса еще больше.

— Не сердитесь, — отвечает она наконец нежным голоском, — что я так долго разглядывала вас. Извините меня, вы не артист?

— Нет.

— Какая жалость, — говорит Лида почти ласково, словно не замечая резкости его ответа. — Каждый раз, когда я вас вижу, мне кажется, что вы либо актер, либо были актером. Досадно, что это не так. Ведь вы смогли бы играть вся и всех на свете!

Квис уже успел опомниться и взять себя в руки. Он сознает, что девушка близка к правде, известной в этом городе только пани Катержине Нольчовой, которой он поведал ее, чтобы расположить к себе и войти в доверие. Ну что ж, почему бы в таком случае не прибегнуть к другому способу? Он даст девушке выговориться, и она сама себя выдаст.

Он скрипуче смеется и говорит:

— Мне такое и в голову не приходило. С меня всегда бывало достаточно комедий, которые передо мной разыгрывали другие.

Лида чуть бледнеет и сжимает губы, и Квис с опозданием понимает, что выбрал не те слова. Кто же, как не он, столь великолепно разыграл сцену на этой самой площади, превратив в зрителей почти всех жителей города? Лидины глаза смотрят на него строго, и есть в ее взгляде что-то брезгливое. Тем не менее девушка улыбается и произносит нежно:

— Значит, я ошиблась, не так ли? Мне еще в школе говорили, что я делаю поспешные выводы.

Квис смущен и польщен.

— Не огорчайтесь, — отвечает он, и в его металлическом смехе звучат нотки благосклонного превосходства. — Это все по молодости лет.

Но глаза девушки продолжают беспокоить Квиса. Сейчас в них притаилась кошка, которая, вся подобравшись, поджидает добычу. Квис понимает, что он все это время оборонялся, что его изучают, вместо того чтоб, по обыкновению, изучал он сам.

— А впрочем, где вам?

Лидин голос поставил капкан, прикрытый мягким мхом, и Квис снова приходит в ужас, он чувствует, что утратил нить разговора. Эта девушка для него слишком стремительна.

— Что? — кричит он, кидаясь в атаку, и, словно фехтовальщик, опрометчивым выпадом открывает грудь.

Лида использует эту возможность спокойно и не спеша.

— Так ведь это же труднее всего. — И продолжает еще медленней: — Искренне сыграть самого себя. Разве вы сумеете? Я могу себе представить, как вы сыграете ну хотя бы моего дядю или пана бургомистра. Но себя? Тут-то вам и конец, потому что играть-то вам нечего.