Свет утренней звезды

Сколько прошло времени с тех пор, как я ее принес? Час, два, три? Я потерял им счет. Брожу по комнате неприкаянной тенью, не могу найти себе места. Знаю, что следует подождать, знаю, что синеглазую приведут ко мне, как только ночь опустится непроницаемой тенью над Каддагаром. Знаю… но не могу сдержаться. Хочу ее видеть. Хочу убедиться, что она мне не приснилась. Что она здесь, со мной, что она моя.

Иду по белым плитам дворца, чувствуя, как эхо собственных шагов дрожит, ошеломленно отскакивая от стен. Гетеры выскальзывают из комнат, испуганно взирая на мой жуткий вид. Я так и не переоделся. Рубаха и брюки почти высохли на мне, а обувь хлюпает, оставляя на полу мокрые следы.

— Где она?

Женщины, безмолвно склоняются предо мной, указывая взглядами на закрытую дверь. Я поднимаю руку, чтобы открыть ее и войти, но внезапно мне становится страшно. Мне?! Страшно!? Я медлю. Я колеблюсь. Я не знаю, что там увижу. Закрываю глаза, призывая вечных духов, а когда золотые тени вырастают вокруг меня мерцающими столпами, тихо прошу:

— Покажите мне ее.

Пыль времен осыпается на стены, открывая моему взору ту, что заставляет мою кровь бежать быстрей.

Девчонка сидит на окне, укутанная в ливень своих сияющих золотом волос. Отмыли. Хвала солнцу и небу. Ломкие руки скользят по стеклу, играя с прорывающимся сквозь тучи солнечным светом. Она протягивает ладошку, словно пытается поймать луч пальцами, алые губы вздрагивают, и ее лицо внезапно расцветает волшебной улыбкой. Чистой, светлой, искренней. Не помню, видел ли когда-нибудь такую. И этот взгляд…Я его знаю. Так мама смотрела на отца…Хочу, что б синеглазка смотрела так на меня. Хочу… Эгла, я хочу ее… Первый раз в жизни хочу женщину так страстно, отчаянно, так неистово. Я впитываю взглядом ее эфемерный силуэт, и на душу внезапно снисходит благодать. Там внутри так легко, так спокойно, как будто я дома, как будто я снова обрел свой Тэон.

— Принесите мне чистую одежду, — шепчу стоящим за моей спиной виррам. — И приготовьте мою спальню и жену к Первой Ночи.

Бесшумно развернувшись, иду к себе, не в силах сдержать улыбки. Еще немного, и дворец погрузится во мрак. Ночь ступит своей воздушной ногой на серебряные пески Оддегиры, а вместе с ней ко мне придет она — моя златокудрая тэйра, мой синеглазый призрак, моя жена…

Комната утопает в огнях и цветах, гетеры усыпали лепестками пол и кровать. На мне белые одежды — тонкие и легкие, они приятно холодят разгоряченное тело. Присушиваюсь к тишине, а затем слышу ее волшебные шаги. Их звук вколачивает в мое сердце танторы. Я жду… Знаю, что сейчас войдет она, и внутри начинает нестерпимо зудеть в предвкушении ее появления. Синеглазый призрак вплывает в комнату, озаряя ее, словно солнечный луч. В колышущемся свете сотен свечей золото ее волос похоже на жидкий огонь, плавно стекающий по хрупким плечам, тонкий сартан светится насквозь: льнет к пышной груди, струится вдоль гладких бедер, путается в стройных ногах. От вида ее обнаженной плоти, кровь приливает к лицу, в паху становится нестерпимо горячо и так больно, что мне кажется, если сейчас дотронусь до нее, то просто кончу, едва вдохну неповторимый запах ее безупречного тела. Перевожу дыхание, откидываясь на спинку одра, и с трудом произношу:

— Подойди.

****

Я очнулась от резкой боли, вонзившейся между ребер. Громкие голоса, шум, истеричный визг иглами впивались в гудящую голову.

— Тварь, грязная тварь, сука, — темноволосая стерва дергала ногой, пытаясь достать меня носком своей туфли, а скрутивший ее в кольцо сильных рук Тахар оттягивал от моего лежащего на полу тела.

— Наиле, успокойся, — рявкнул Тахар.

— Успокоиться!? — взвизгнула она. — Ты посмотри, что она сделала с моим лицом? Тварь. Прикажи убить ее!

— Я скажу слугам, чтобы выпороли ее.

— Слугам? — истеричка начинает плевать слюной, превращаясь в остервенелую гидру. — Я хочу чтобы ее наказали в тотаме!

— Хорошо, два удара кайра будут ей хорошим уроком, — соглашается Тахар.

— Два!? Тебе кто дороже, родная сестра или жалкая рабыня? Она изуродовала мне лицо. Как я покажусь в таком виде повелителю? Пусть кайр даст ей десять плетей!

— Наиле, она не вынесет десяти ударов.

— Мне плевать. Если ты этого не сделаешь, я пожалуюсь на тебя Ярлу.

— Ладно, не ори, — Тахар хлопает в ладоши, и меня подхватывают под руки, волоча куда-то вниз по ступеням, а потом вдоль по улице. Я плохо вижу, куда меня несут. Голова кружится, а перед глазами летают желтые мухи. А еще песок…так много песка…Он забивается в нос, в рот, скрипит на зубах, мешая дышать. Меня вносят в круг, засыпанный песком, с высоким гладким столбом посредине, и швыряют наземь.

— Десять ударов, — произносит один из слуг.

Крепкие руки в кожаных перчатках вздергивают меня с земли, а затем вокруг моих запястий смыкается металлических холод наручников. Мужчина подтаскивает меня к столбу, приковывая к нему цепью. Затылок ужасно болит, так что трудно повернуть голову. Ноги, пока меня волокли, стерлись до крови, под ребром саднит. Краем глаза я вижу, как здоровенный мужик раскручивает толстую кожаную плеть.