Свет утренней звезды

Подмяв меня под себя, Ярл стягивает с меня брюки, покрывает короткими, торопливыми поцелуями мое лицо, шею, грудь, живот. Уверенно и требовательно размыкает коленом сжатые ноги, добираясь проворными пальцами до моей ноющей и горящей от его прикосновений плоти. Он шепчет что-то ласковое — хрипло, гортанно, надсадно, с улыбкой в голосе и от его низкой тягучей интонации по телу пробегают огненные искры. Ненавижу себя, когда он так близко, когда обнаженная гладкая кожа касается моей, когда сильный и неистовый он нависает надо мной, пожирая взглядом — захмелевшим, жадным, алчным, потому что когда он дотрагивается меня, умирает Эя, которая ненавидит и хочет отомстить, рождается другая, такая же дикая и необузданная, как этот мужчина с серебряными глазами, жаждущая его рук и губ на своем теле, его горячих до ожогов поцелуев, клеймящих меня как племенную кобылу, его страстных слов, острыми иглами впивающихся мне в сердце, красными нитями прошивающих его насквозь. Меня нет… есть женщина, балансирующая на острие тантора, желающая Ярла так сильно, что кровь закипает в жилах и горит неугасимым огнем, огнем нашего безумия, в котором мы пылаем оба, не отдавая себе отчета, зачем и почему?

Мы падаем друг в друга, просто потому, что так надо, потому что если не сделаем этого, то наверное погибнем, задохнемся от нехватки воздуха и недостатка невероятной близости — той, что дает ощущение полного единения: рука к руке, клетка к клетке, сердце к сердцу. Мы две половины одного целого, разрезанные безжалостным мечом вселенского расстояния, утерянные, и вновь обретшие друг друга. Мы два сумасшедших, что делят одно сумасбродство на двоих. Нет мыслей, нет сомнений, нет сожалений, только выкручивающее тело и душу желание двигаться ему на встречу, кричать от удовольствия, царапаться дикой кошкой, извиваться в его руках ядовитой змеей, кусающейся и шипящей, слышать глухое, яростное рычание, и чувствовать его беснующийся пульс внутри себя. Я захлебываюсь в экстазе, от его мощных, уверенных толчков, дрожжи его пальцев на моих бедрах, дразнящих губ на моей груди. И пусть все катится в бездну, к песчаным демонам, лишь бы он не останавливался …

****

Благоразумие…что это? Рядом с ней стираются все грани пристойности, она сносит мне голову, как тантор, перерезая позвонки, мышцы и вены. Она бьет по мне, словно разряд молнии — ослепительным белым. Гремучая змея, кусающаяся и шипящая, в моих руках заводит меня так, что я превращаюсь в обезумевшее животное, живущее только на инстинктах жажды обладания ею. Облизываю ее тонкие пальцы, сладкие, хрупкие с маленькими коготками, они впиваются мне в спину, бедра, плечи, когда она выгибается и кричит от удовольствия подо мной. Ее голос — как музыка… нежный и надрывный, он рвет мне легкие, и я могу лишь хрипеть в ответ, задыхаясь от избытка чувств и эмоций, проникающих в мою пустующую без нее душу. Она заполняет меня красками и цветами, запахами и шорохами, огнем и водой. Только рядом с ней я чувствую себя живым, настоящим, всемогущим богом. Я трогаю ее влажный рот языком, и пью ее, как сладкий ллайр. Не могу оторваться. Я пьян. Я счастлив. Я безумен. И я двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь…. Яростнее, быстрее, сильнее. До исступления, до умопомрачения, до дикого хрипа, до алых вспышек в глазах, потому что если перестану, просто захлебнусь от лавины эмоций, затопившей меня до краев, умру от разрыва сердца, осыплюсь пеплом, истлев в горниле желания. Тело горит огнем. Невыносимо хорошо. Нестерпимо сладко. Больше не могу… Нет сил сдерживаться, и я взрываюсь в ней, разлетаясь на атомы и осколки, жадно ловлю губами губы, схожу с ума, слыша ее громкие стоны и падаю вместе с ней в разверзшуюся под нами бездну.

Наши обнаженные, сплетенные тела, окутанные сумраком, похожи на корни диковинного растения проросшего в пустоте параллельного мира. Белоснежное ее, и смуглое, почти черное на ее фоне мое. Мы свет и тьма, мы начало и конец, бешеная стихия страсти, черно-белым пятном разлитая в тонком эфире чувств. Мне так хорошо, что хочется запрокинуть голову и кричать, срывая глотку. …И я сжимаю в объятьях мою синеглазую тэйру, мой златокудрый сон, мой свет утренней звезды, мою Эю, и кричу, пронизывая тишину параллельных граней:

— Моя…. Предначертанная…

Я смотрю на колышущийся перед глазами сумрак, и не сразу понимаю, что скользящие за гранью тени — это человеческие фигуры. Забавно… Значит, я их вижу, а они меня нет. Эя зашевелилась, очевидно, почувствовав, как напряглись мои мышцы. Уперлась в меня тонкими кистями рук, собираясь отстраниться. Не отпущу… Никогда больше не отпущу. Прижал еще крепче, пересадив к себе на колени. Уложил златокудрую голову себе на грудь, и медленно поднялся, рассматривая картинку за границей сумрака.