Свет в августе. Деревушка. Осквернитель праха

– Пикап мисс Юнис Хэбершем, – сказал он. – Она едет с нами. Да отпусти же его, черт тебя возьми, – стараясь вырвать поводья у Алека Сэндера, который тут же и отпустил их со словами:

– Она их возьмет в машину. – И не то чтобы сбросил заступ и кирку наземь, а швырнул их, так что они с грохотом ударились о ворота, и мигом соскользнул сам, и как раз вовремя, потому что Хайбой, рванувшись, стал на дыбы и опустился только тогда, когда он хлестнул его ремнем между ушей.

– Открой ворота, – сказал он.

– На что нам лошадь, – сказал Алек Сэндер. – Расседлай и привяжи ее здесь. Мы ее отведем, когда вернемся.

То же самое говорила сейчас по ту сторону ворот и мисс Хэбершем, в то время как Алек Сэндер запихивал в багажник пикапа заступ и кирку, а Хайбой все еще пятился и бил копытами, точно он ждал, что Алек Сэндер вот-вот запустит в него киркой, а голос мисс Хэбершем доносился из темной глубины пикапа.

– Хорошая лошадь, видно. А что ж, она и галопом идет?

– Да, мэм, – сказал он. – Нет, я возьму лошадь, – сказал он. – Хотя самый ближний дом в миле от часовни, а все-таки кто-нибудь может услышать машину. Мы оставим пикап внизу у холма, как только переедем рукав. – И тут же добавил, отвечая на то, что он даже не дал ей спросить: – Нам понадобится лошадь, чтобы довезти его до машины.

– Ха, – сказал Алек Сэндер. Это был не смех. Да никто и не думал, что он смеется. – Как ты думаешь, эта лошадь повезет то, что ты выкопаешь, когда она даже не хочет везти то, чем ты будешь копать? – Но он уже и сам это подумал, вспомнив, как дедушка рассказывал ему про прежнее время, когда в Йокнапатофском округе, в двенадцати милях от Джефферсона, охотились на оленей, и медведей, и диких индеек, и про охотников – майора де Спейна, дедушкиного двоюродного брата, и старого генерала Компсона, и двоюродного прадеда Карозерса Эдмондса, и дядю Айка Маккаслина, которому сейчас девяносто лет, и Буна Хогганбека, у матери которого была мать индианка, и негра Сэма Фазерса, чей отец был вождем индейского племени, и старую одноглазую охотничью мулицу Алису, не боявшуюся даже медвежьего духа, и он подумал, что если на самом деле человек – это совокупность всех качеств, заложенных в его предках, то очень жаль, что его предки, пустившие в нем ростки тайного гробозора деревенских кладбищ, не позаботились снабдить его потомком этой бесстрашной одноглазой мулицы, чтобы возить его мертвую кладь.

– Не знаю, – сказал он.

– Может быть, он еще научится к тому времени, как нам ехать обратно, – сказала мисс Хэбершем. – Алек Сэндер умеет вести машину?

– Да, мэм, – сказал Алек Сэндер.

Хайбой все еще был неспокоен; если его сейчас придержать, то он просто будет горячиться без толку, а так как ночь была прохладная, он первую милю пустил его во весь опор и ехал, не теряя из виду задних огней пикапа. Затем он сбавил ход – огни стали удаляться, слабеть и вскоре исчезли за поворотом. Тогда он пустил Хайбоя тем шаркающим аллюром, полурысью-полушагом, который на бегах не удовлетворил бы ни одного судью, хотя и пожирал расстояние; ехать надо было девять миль, и он с каким-то угрюмым изумлением подумал, что наконец-то у него есть время подумать, только теперь уже поздно думать, никто из них троих сейчас и не смеет думать, и если им хоть что-то удалось сегодня, так это отбросить раз навсегда, оставить позади всякие размышления, рассуждения, рассмотрения; только пять миль отъехать от города, и он переедет (а мисс Хэбершем с Алеком Сэндером в машине уже переехали) невидимую землемерную черту – границу Четвертого участка, знаменитого, почти легендарного; и уж что-что, но, конечно, думать сейчас не решится никто из них, зная, как заехавшему сюда чужому человеку ничего не стоит попасть впросак и восстановить против себя Четвертый участок сразу двумя вещами, потому что Четвертый участок уже заранее восставал чуть ли не против всего, на что осмеливались приезжие из города (и если уж на то пошло, то и из любой части округа); и вот им-то – шестнадцатилетнему белому юнцу, и негру, подростку одних с ним лет, и белой старой женщине, семидесятилетней деве, – и выпало на долю из всего того, что можно придумать, изобрести, выбрать и совершить, сразу два самых страшных дела, за которые Четвертый участок потребует жесточайшей расплаты: вскрыть могилу одного из их родичей, чтобы спасти от возмездия негра-убийцу.