Свет в джунглях

Елена, предложила гостю сесть, но он отказался. Стоя, Елена и Альберт выслушали приказ, который походил скорее на судебный приговор.

Приказ гласил: «Доктор Швейцер и его супруга Елена Швейцер являются подданными германского кайзера. Они рассматриваются как пленные и не должны отлучаться далеко от дома. Всякие сношения с внешним миром им запрещаются...»

Альберт пытался протестовать, но офицер был непреклонен. Юмор, столь свойственный французам, на этот раз изменил представителю этого веселого народа. Несмотря на все попытки Альберта доказать, что из Ламбарене в нынешних условиях невозможно бежать, посланец начальника округа настаивал на строжайшем выполнении приказа.

Когда офицер покинул дом доктора, Елена и Альберт переглянулись в полной растерянности. Им казался бессмысленным, как сама война, тот факт, что они, приехавшие во французскую колонию помогать больным людям, были отныне заперты в клетке, как дикие звери!

Возле их дома стояли на посту солдаты-африканцы. Они стояли и днем, и ночью с винтовками, исполнительно приставленными к ноге. Пациентов сразу же стало меньше.

— Куда же делась сила у большого белого волшебника — Оганги? Почему он боится вас? — спрашивали у постовых африканцы.

Домашний арест продолжался почти четыре месяца. Только после того, как парижские друзья Швейцера заявили протест французским колониальным властям в Габоне, положение четы Швейцер несколько изменилось к лучшему.

Особенно подействовало резкое выступление бывшего учителя и друга Альберта знаменитого французского музыканта Шарля Видора. Он требовал: «Несмотря на то, что доктор Швейцер интернирован, он должен продолжать свою деятельность в госпитале...»

***

В первую же неделю после освобождения от домашнего ареста доктор буквально потонул в работе. Жаждущим его помощи, казалось, не будет конца. Люди шли и шли, стремясь лично проверить, не иссякла ли сила большого белого волшебника. И ликовали:

— Все в порядке! Оганга по-прежнему исцеляет самые тяжелые заболевания...

К вечеру Альберт настолько уставал, что, прежде чем идти домой, должен был посидеть на ветерке хотя бы несколько минут. Дорога домой тоже считалась отдыхом.

А вечером — снова за работу, которая обычно затягивалась далеко за полночь.

В эти дни, когда Елене и Альберту было особенно тяжело и духовно и физически, у Альберта возникла мысль написать книгу о проблемах современной культуры. Работа — им с Еленой это хорошо известно — лучшее лекарство от трудностей и плохого настроения.

И вот по вечерам Швейцер делает первые наброски книги, которая через несколько лет приобретет мировую известность. При тусклом свете керосиновой лампы на бумагу ложатся уверенные, твердые строки: «Надо научить людей, научить народы отличать нравственное от безнравственного. Массовые убийства безнравственны...»

Мысль в эти ночные часы работает остро и четко. Стопа листков рукописи будущей книги быстро растет. Доктор совсем забыл о том, что утром он поднимется с постели не отдохнув, не выспавшись. А день, обычный госпитальный день, будет опять длинным и утомительным...

Уж очень хорошо работается! Память услужливо подсказывает нужные имена и факты. Помнится, этими проблемами интересовался великий русский Лев Толстой. Эти же проблемы волнуют и далекого друга Ромена Роллана. Как-то он там, в военном Париже? От него что-то давненько нет никаких вестей. Впрочем, это и не удивительно: всякая связь с внешним миром ламбаренским узникам запрещена.

Часы бьют два. Пожалуй, пора спать. Доктор встает и потягивается. В доме уютно и тихо. Сладко спит утомленная дневным трудом и зноем Елена.

А за стенами докторского дома ревут и стонут джунгли. Но что значит ночной разбой в джунглях по сравнению с тем, что сейчас творится на полях сражений в Европе!

Альберт прикрывает рукой глаза и, словно наяву, видит, как рвутся в окопах тяжелые снаряды, как повисают на колючей проволоке убитые...

***

Наконец-то запрет был снят и в дом интернированного доктора пришли газеты и журналы!

Елена и Альберт с головой погрузились в чтение. И чем дольше читали они, тем более мрачнели.

Французские газеты, захлебываясь, писали о зверствах бошей в Бельгии. Каким-то чудом попавшая в пакет с почтой немецкая газета пугала читателей русскими казаками...

Газеты сообщали о тысячах убитых, о потопленных пассажирских пароходах. И все это преподносилось в таком тоне, как будто отныне убийство становилось главной доблестью.

— Люди, наверное, ослепли, — прошептала Елена и отложила в сторону газетный лист. Рука ее дрожала.

— Я думаю, это безумие должно окончиться, — не то полувопросительно, не то полуутвердительно обратилась она к мужу.

Альберт вздохнул.

— Хотелось бы надеяться, но... Пора в госпиталь, дорогая!

По дороге в госпиталь Альберт зашел на пристань. От причала отходил как раз местный пароходик «Алемба». Он увозил в Кап-Лопец большую партию молодых мужчин-африканцев. Во Франции им предстояло стать солдатами.