Свет в джунглях

Пароход провожала толпа плачущих женщин. В стороне от них на камне у самого берега одиноко сидела старая негритянка. Волны касались ее ног, обдавали платье брызгами, но она не замечала этого, следя за кораблем, который увозил ее сына.

Уже скрылись за высокими деревьями тонкие мачты «Алембы», а она все сидела и смотрела в ту сторону.

Альберт подошел к женщине, сел с ней рядом и взял ее  руку в свои. Но она не замечала его. Она глядела вдаль, не обращенных к ней тихих слов доктора. слыша

— И вдруг я понял, — рассказывал жене Альберт, — что молчу и плачу вместе с ней...

Елена слушала мужа, нарочно углубившись в подготовку  инструментов: по ее лицу бежали слезы. Она не хотела, чтобы Альберт видел их, и поэтому обрадовалась, когда он сказал:

— Ну, что ж, пожалуй, пора начинать прием...

Но работа не успокоила Елену, как это обычно бывало: пациенты жаловались Оганге на растущую дороговизну. Женщины плакали, сообщая о том, что в некоторыx деревнях почти не осталось трудоспособных мужчин. Елена слушала монотонный голос переводчика, и на сердце у нее становилось все тяжелее и тяжелее.

***

— Альберт, достань, пожалуйста, пакет муки!

Елена на какое-то мгновенье выглянула из кухни и улыбнулась мужу.

— Хорошо, дорогая!

Он отложил в сторону рукопись, взял молоток, стамеску и направился к полкам с запаянными жестяными ящиками.

— Медикаменты, рис... А вот она — мука.

Альберт открыл крышку и, к удивлению, не обнаружил в ящике ничего, кроме пыли.

Что за чертовщина! Придется открыть второй ящик.

Звенит, падая, крышка,— и та же картина: ничего, кроме пыли.

Альберту стало не по себе. Это были их резервные ящики. И то, что теперь они оказались пустыми, грозило им с Еленой большой бедой. С войной ввоз продуктов и медикаментов почти прекратился. Уже сейчас Елена должна была вести хозяйство, обходясь тем очень малым, что еще оставалось в запасе.

Причина таинственного исчезновения припасов стала ясна, когда был открыт третий ящик: доктор обнаружил в муке яйца тропических муравьев — термитов. Как термиты проникли в жестяные ящики с мукой и маисом, оставалось загадкой.

Но не это волновало сейчас супругов Швейцер. Надо было спасать остатки продовольствия. Альберт без устали вскрывал ящики. Елена спешно училась искусству паять. В течение нескольких часов они просеяли муку и с помощью паяльной лампы вновь упаковали ее в жестяные банки.

Любимый пес Швейцера Карамба, подаренный доктору одним из пациентов-африканцев, был разочарован. Он терпеливо высидел более четырех часов в надежде, что ему что-нибудь перепадет от хозяев, но так и не дождался лакомства. Когда все банки были запаяны и сложены на полки, Карамба подошел к доктору и, коротко тявкнув, потянул его за штанину.

Доктор последовал приглашению Карамбы. Они вышли на веранду, обогнули ее, и под окнами кухни Карамба стал рыть носом землю. Швейцер нагнулся и увидел зародыш будущего гнезда термитов.

— Спасибо, друг! — сказал доктор. Он потрепал загривок пса и, вернувшись на кухню, дал ему кусок сахара. Карамба остался доволен: он все-таки получил свое.

***

С последней почтой пришло, наконец, долгожданное письмо от Ромена Роллана. Далекий друг рассказывал о своей борьбе против войны, просил Альберта написать о жизни в джунглях Африки.

Елена и Альберт несколько раз перечитывали эту драгоценную весточку из Европы. Они по газетам и журналам следили за выступлениями Роллана и полностью разделяли его антивоенные взгляды. Когда в швейцарском журнале «Журналь де Женев» была опубликована статья Ромена Роллана «Над схваткой», Швейцер решительно поддержал старого друга.

В этот вечер, отвечая Роллану, он писал:

«Дорогой друг, Вы знаете, может быть, что я интернирован. После того, как в течение трех с половиной месяцев меня cтpoгo стерегли солдаты-африканцы, мое положение несколько смягчили: мне возвращена некоторая свобода передвижения и возможность заняться врачебной деятельностью.

Состояние здоровья довольно хорошее, и еды достаточно. Только теперь почувствовал я отчетливо, что два с половиной года прожито на экваторе. И моя жена чувствует это тоже.

Это письмо пишется и для того, чтобы сказать Вам, что я постоянно читаю все, что Вы пишете. Газеты настигают меня и в одиночестве джунглей, и Ваши мысли являются единственным утешением в наше печальное время.

После всего того что Вы обо мне знаете, Вы поймете, конечно, что мы по-прежнему близки духовно. И мне хочется сказать Вам, насколько я восхищаюсь Вашим мужеством, с которым Вы противостоите тому вульгарному, чем наполнены сегодня фанатические помыслы масс.

Можете не отвечать на этот привет из джунглей. Вы ведь очень заняты!

Если же будете писать, не забудьте о том, что другие люди (цензура. — Прим. автора) прочтут Ваше письмо прежде, чем оно дойдет до меня.

До свидания! Но когда?

Сердечно Ваш Альберт Швейцер».