Свет в джунглях

Из дома, в котором живут врачи, вышла Матильда Коттман. В руках у нее белеет лист бумаги. Вчера она отметила, кто из ребятишек не прошел прививок. Откладывать это больше нельзя. Матильда направляется к хижинам на берегу Огове, говорит о чем-то с встревоженными мамами, и вскоре к ней подталкивают двух темнокожих малышей. Один из них упирается, а другой смело идет за тетей в белом халате.

Худощавая, с решительным и обычно строгим выражением лица, сейчас Матильда неузнаваема. Она склоняется то к одному, то к другому малышу, гладит их по жестким волосам и улыбается. И ребятишки, весело перебирая босыми ногами, спешат за ней. Их ручонки доверчиво покоятся в ее больших натруженных руках.

Матильда проходит мимо строящихся бараков. Ажурное переплетение свежих бревен очень красиво в утреннем свете. Бревна словно золотятся. Ослепительно вспыхивают взлетающие над головами плотников топоры. Бодрое «тум! тум! тум!» звучит над пробудившимся поселком.

Возле только что заложенного барака Матильда видит Швейцера. Он в белой рубашке с закатанными рукавами, в надвинутой на лоб шляпе. Рядом с ним Акага. Как всегда, он доказывает доктору что-то свое, пришедшее ему в голову, может быть, только сегодня утром.

— Доброе утро, доктор! Доброе утро, Акага! — окликает их Матильда. И ее голос звучит по-девичьи звонко, радостно.

Швейцер улыбается ей. Он треплет курчавые вихры ребятишек, делая при этом страшное лицо. Но малышам нисколько не страшно. Старый Оганга часто приглашает их в свой сад и угощает фруктами.

Ребятишки смеются, глядя, как на «страшном» лице Оганги забавно топорщатся усы.

И только один Акага серьезен. Он так и не доказал доктору необходимости уменьшения числа окон по фасаду спального корпуса. Ну что ж, будем строить так, как начали, и пусть затем Оганга сам убедится, что здание в таком случае теряет кое-что в главном — в прочности.

Акаге не терпится взяться и за строительство нового лепрозория. Но Швейцер не спешит. Надо заготовить и закупить материалы, продумать все как следует. Хорошо бы, наконец, появился в госпитале специалист по проказе. Он, наверное, мог бы во многом помочь, многое посоветовать. Доктор Биссаугави, который пока занялся лепрозорием, вряд ли преуспеет без консультаций со специалистом.

Заботы, заботы, заботы... Они преследовали Швейцера с утра до позднего вечера. Да и вечером не было отдыха. Дома доктора ждала неоконченная рукопись книги и письма. Мадам Ромен Роллан[9] прислала ему дневники и статьи мужа периода 1914 — 1919 годов, и доктор спешил откликнуться. Он писал, что чтение пламенных статей Ромена Роллана взволновало его, что статьи эти и заметки являются лучшими материалами по истории нравов первой мировой войны...

На конверте Швейцер написал: «Париж. Фонд друзей Ромена Роллана». Написал и задумался. Давно ли в Ламбарене приходили письма от самого Роллана! И вот его уже нет в живых. Нет в живых и Эйнштейна... И неизвестно, как долго протянет он сам...

Надо спешить! Надо успеть сделать как можно больше!

Доктор вновь брался за перо и писал, писал до тех пор, пока невыносимое утомление не смежало его век.

***

Акага торжествовал. Наконец-то прибыли материалы — и строительство нового лепрозория началось. Он был рассчитан на 150 мест. Предусматривалось создание современной лаборатории, приемного покоя, изолятора. Доктор Биссаугави придирчиво просмотрел чертежи будущих зданий лепрозория и, сверкнув ослепительно белыми зубами, улыбнулся:

— Сюда к нам любой специалист приедет! Как ты думаешь, Акага?

Акага улыбнулся еще шире:

— Думаю, что да...

На закладку главного здания лепрозория собрались почти все сотрудники госпиталя. Когда Швейцер с удовольствием заложил в фундамент первый камень, Матильда Коттман заметила:

— Почаще бы вам присуждали Нобелевские премии, мы бы тут такого понастроили!

А доктор Перси провозгласил:

— Стоять этому зданию века! И да исцелится всяк, сюда входящий.

Он положил камень. И Биссаугави положил камень. И Матильда Коттман. И Пауль Швейцер...

Акага смотрел, как неровно ложатся камни, и качал головой. Наконец он не выдержал. Взяв мастерок, он в одно мгновение сделал кладку ровной.

— Дело попало в надежные руки, — кивнул на Акагу Швейцер. — Можно считать, что строительство началось!..

Пока каменщики трудились над завершением фундаментов, а плотники вели сборку каркасов, другие рабочие занимались обжигом черепицы и столярными работами. Этот конвейер придумал Акага. Он очень гордился своим предложением и любил повторять:

— У нас на стройке простоев нет!..

Летом 1956 года в Ламбарене вновь пришло неприятное известие. В Страсбурге 4 июня скончалась Эмма Хойзкнехт, верная подруга и помощница Матильды Коттман. В течение тридцати лет была она сотрудницей госпиталя на Огове. Все, кто знал эту скромную и неутомимую труженицу, были искренне опечалены вестью о ее кончине. Урна с прахом Эммы Хойзкнехт, по ее желанию, была привезена в Ламбарене и погребена здесь 17 августа 1956 года.