Когда все это кончилось, Саша ушел не спеша один через парк, стряхивая с себя по дороге усталость и как бы грязь бесконечного говорения, словно прикасаясь на ходу к здоровой реальности дерев, осенних запахов, сырого темного неба. Он вдруг со страхом подумал, что и он будет когда-нибудь вот такой же старый, хитрый и говорливый, неужели будет, неужели такой же, нет, лучше уж умереть… Потом он подумал, что их веселое и безответственное говорение в литинститутскую пору, вся эта околоострогинская активность, вся их борьба (борьбой, борьбе, борьбу, о борьбе) за наших против не наших, угрозы прижать кого-то к ногтю, сбросить с корабля, показать кузькину мать — это была все та же нескончаемая рубка, все та же, хоть и в новой одежде, лихая комса, ком си ком са, как говорит Людка, где она сейчас, вертихвостка?