Ужин им дали раньше, потому что они собирались вечером идти на концерт в филармонию. Впрочем, до концерта времени еще оставалось достаточно, так что они кайфовали в ресторане, попивая зеленый чай, когда официант вдруг принес на их стол две бутылки коньяку и бутылку шампанского. Людка спросила, что это, откуда, почему, и на это официант объяснил, что это им с соседнего стола прислали, что это подарок и что они не могут отказываться, потому что такой обычай. Людка перевела это объяснение французам, и они, с одной стороны, пожимали плечами на такое варварство, а с другой — стали сразу откупоривать, выражая восторг, и даже захлопали в ладоши (если б это было в первый день, Людка непременно восхитилась бы этой французской непосредственностью и умением веселиться). Хлопнула пробка, мужчины разлили коньяк и шампанское, и Людка отметила, что коньяк был марочный, так что должен был стоить в здешнем ресторане не меньше Сашкиного недельного оклада. Когда шампанское было выпито, официант тут же принес еще одну бутылку и сказал Людке, что это за нашу дружбу с Францией, а еще больше за ее прекрасные глаза. Французы снова закричали «ура» и стали требовать, чтобы этот благородный человек выпил вместе с ними, за их столом. Тогда официант отодвинул от Людки стул Жильбера вместе с Жильбером, произвел какую-то хитрую перестановку, и тогда к их столу перешел от соседнего стола какой-то очень представительный и симпатичный, совсем еще молодой, но уже слегка полнеющий мужчина. Он назвал себя Абдул Кебабович и просил звать его просто Абдул, потому что это же был дружеский стол. Он подождал, пока все замолчат, и произнес очень длинный тост, так же похожий на приветственные застольные выступления, которые они слышали в Ташкенте, как все газетные передовые похожи одна на другую и отличимы только для зоркого глаза специалиста: он сказал, что они очень рады приветствовать гостей из прекрасного города Парижа в солнечной республике, стране белого золота, которая дает шесть миллионов хлопка (Людка в пятый раз за эти дни перевела эту цифру и в пятый раз удивилась, отчего в Ташкенте была такая очередь за полотенцами) и которая славится своим гостеприимством. Услышав слово «оспиталье» в Людкином переводе, французы снова захлопали в ладоши и стали снова пить коньяк, не дожидаясь окончания длинного тоста. Заметив эти проявления некультурности со стороны гостей, Абдул Кебабович сказал, что он будет кратким и только расскажет в заключение об успехах в области каракулеводства, науки и торговли, к которой он имеет, без ложной скромности, некоторое руководящее отношение. Кончить ему все равно не удалось, потому что за ними пришел экскурсовод и сказал, что автобус уже подан. Все стали подниматься, благодаря Абдулу Кебабовича в неумеренных выражениях восторга и с тем же несколько презрительным снисхождением к его дикарской щедрости.