Свет в конце аллеи

Теперь, как поняла Людка из его слов, эта бедность была уже позади, потому что он возглавлял общественное питание то ли одной только Бухары, то ли еще и Бухарской области, которая была крупнейшей поставщицей белого золота, каракуля и чего только душе угодно. Рассказывая про это, Абдул Кебабович как бы между прочим спросил Людку, любит ли она каракуль и золото, на что она ответила, что она еще не имеет на этот счет своего мнения, потому что… потому что… Она запнулась и подумала, что признание в бедности будет не соответствовать моменту, и сказала, что она еще просто слишком молода. При этом Абдул погладил ее по коленке, не стесняясь присутствия французов, и сказал, что еще все у нее будет, потому что этого достойна. Непривычная восточная музыка показалась французским туристам несколько однообразной, может быть, потому, что им из-за отсутствия перевода недоступно было социалистическое содержание этих многонациональных песен. Некоторое оживление вызвал танец живота, исполненный юной татарской женщиной, — живот у нее был очень приятный и гибкий, так что французы долго аплодировали и кричали «бис», правда, не так громко, как соседние немцы или итальянцы, но ясно было, что им тоже хочется увидеть повторное исполнение этого замечательного акта национального искусства. Экскурсовод сказал, что, если скинуться по рублю, танец будет воспроизведен тотчас же, но французы, как всегда, долго мялись, прежде чем начать сбор средств, а тем временем конферансье объявил новый номер — каракалпакская народная песня «Ты цветешь, могучий наш Кара-калпакисган». Абдул Кебабович, словно пробуждаясь от каких-то своих очень важных и даже государственных мыслей, спросил:

— Я что-то не понял, товарищи, — вы что, хотели, чтобы еще раз этот танец? Сейчас будет…

— Ладно, не надо, — сказала Людка. — Уже каракалпакские товарищи выходят…

Но толстый человек по знаку Абдула Кебабовича побежал за кулисы, вытаскивая на ходу из кармана толстый бумажник.

— Может быть, вы хотите, чтобы вот здесь на столе? — спросил Абдул Кебабович шутливо.

Французы закричали, что нет, пожалуй, а Жильбер пошутил как-то непонятно, так что даже Людка не поняла и не смогла перевести. Но французы смеялись, и Абдулу Кебабовичу не понравилось, что смеются над чем-то непонятным, так что ему, наверно, захотелось поставить на место этих выскочек из так называемых стран капитализма. Он поднял пиалу с коньяком на уровень глаз и сказал, как бы ни к кому не обращаясь:

— Что-то не очень идеально чисто помыта пиала…

С этими словами он выплеснул полную пиалу коньяку на плиты двора, а толстый человек, переменившись в лице, схватил пиалу и бросился ее мыть.

— У него манеры восточного аристократа, — сказал Марсель, прижатый спиной Жильбера.

— Вы ошибаетесь, — живо возразил Жильбер, оборачиваясь сколько мог. — Насколько я понимаю, старых аристократов отличает именно простота и демократизм манер, не современное профсоюзное амикошонство, а именно простота. Тогда как эта вот надутость, она обычно свойственна нуворишам, да еще тем из профсоюзников, кому удается выбиться в министры…

Людка слушала их разговоры вполуха, глядела по сторонам, на кельи мусульманских студентов, на старую медресе, на сцену, где что-то пели, барабанили и менялись местами.

Она пришла сюда наслаждаться возвышенным искусством, и она уже чувствовала эту возвышенность тропического вечера, непонятного пения, французских разговоров — в общем, культурной жизни среди искусства, и никаких забот, жили ж когда-то женщины…

После концерта Людка, сильно поддатая, возвращалась с группой в автобус. Увидев в зеркальце умоляющий взгляд Рустама, она отвернулась: что она могла?

А когда она поднялась к себе в номер, у нее на столе уже стояла непонятно как туда попавшая бутылка шампанского и огромная коробка с шоколадными конфетами. Вскоре появился и сам Абдул Кебабович, вполне милый и обходительный. Он сообщил, что он уже успел позвонить и утром ей привезут каракулевые шкурки, чтобы она могла выбрать, вообще же, им надо обсудить вопрос о том, хочет ли она перебраться сюда насовсем или предпочитает просто приехать отдохнуть с ребенком на загородной даче кооперации (Абдул Кебабович записал телефон подруги Зины, чтоб через нее связаться с Людкой в Москве, и вручил Людке свою визитную карточку). Они выпили за успех ее работы, все было прекрасно и, может, было бы в дальнейшем еще лучше, трудно сказать, потому что Людка была уже изрядно пьяненькая, но тут постучали в дверь, которая была не заперта, вошел шофер Рустам и, ничего не говоря, сел против них на койке.

Абдул Кебабович был в ярости, но спросил как можно спокойнее и солиднее:

— Ты кто такой? Что тут тебе надо?

— А ты сам кто такой? — сказал Рустам. — Я ее друг.

— Чей ты друг? — рявкнул Абдул Кебабович.

— Их, — сказал Рустам и взглянул на Людку с отчаяньем. И она кивнула, виновато кивнула, но все же кивнула, и потом еще раз.

— Хоп, — сказал Абдул Кебабович. — Давай, чеши отсюда.