Свет в ночи

Мне думается, что в этом курином мыслителе много ума и интуиции, знания жизни, ее тайн и таинств. Ошибает­ся ли курятник — не знаю, но для меня, во всяком случае, несомненно одно: он думает о живом по-живому, в то вре­мя как любой ученый позитивист-материалист думает о мертвом по-мертвому.

«Странная» мысль Раскольникова всего лишь наклевы­валась в нем, однако уже успела сцепиться с явью, с конк­ретным миром феноменов. Назрев в темных глубинах бун­тующей души, эта странная мысль не согревала Раскольни­кова, как греет наседку растущий в яйце цыпленок, но жгла своего господина злым нездешним пламенем: когда-то сво­бодный человек превращался теперь в раба собственного гре­ховного измышления. «Почти рядом с ним, повествует До­стоевский, — на другом столике, сидел студент, которого он совсем не знал и не помнил, и молодой офицер. Они сыграли на бильярде и стали оитъ чай. Вдруг он услышал, что студент говорит офицеру про процентщицу, Алену Ивановну, коллеж­скую секретаршу, и сообщает ему ее адрес. Это уже одно по­казалось Раскольникову как-то странным: он сейчас оттуда, а тут как раз про нее же. Конечно, случайность, но он, вот, не может отвязаться теперь от одного весьма необыкновен- наго впечатления, а тут, как раз, ему, как будто, кто-то под­служивается: студент вдруг начинает сообщать товарищу об этой Алене Ивановне разные подробности».

Не следует принимать на веру авторской оговорки: «ко­нечно, случайность». Это всего лишь постоянный прием До­стоевского, всегда избегающего прямолинейности и корот­ких замыканий — смертельных врагов художества. Но что- то уж слишком много получается случайностей! Невольно вспоминаешь возражение Суворова всем, видевшим в его по­стоянных военных успехах одну слепую удачу: «Сегодня сча­стье, завтра счастье, помилуй Бог, надо же когда-нибудь и умение»! Разоблачая хитрый прием Достоевского, можно слова Суворова с успехом перефразировать: «Сегодня слу­чайность, завтра случайность, помилуй Бог, надо же когда- нибудь заглянуть и в глубину!» Достоевский как раз этим только и занят.

Кто же именно тут «как будто подслуживался»? Не дух ли немой и глухой, заставляющий других говорить за себя? Студент сообщал офицеру адрес ростовщицы совсем как По- карев Раскольникову. При таком повторении того же явления при Раскольникове чувствуется чья-то издевательская воля, будто кто-то кого-то имитирует, передразнивая. Но сущест­ву, замышляющему преступление, не до юмора, будь он хотя бы и без намека на улыбку. Раскольникова поражает лишь странность совпадения: «Он как раз оттуда, а тут про нее же».

«Богата, как жид, — говорил студент о процентщице, — может сразу пять тысяч выдать, а и рублевым закладом не брезгует. Наших много у нее перебывало. Только стерва ужас­ная... Нет, вот что я тебе скажу. Я бы эту проклятую стару­ху убил и ограбил и, уверяю тебя, что без всякого зазору совести, — с жаром прибавил студент. Офицер опять захо­хотал. А Раскольников вздрогнул. Как это было странно!»