Свет в океане

На следующий день после возвращения ребенка дом Ханны был по-прежнему нарядно украшен лентами из цветной бумаги. Новая кукла с точеным фарфоровым личиком одиноко сидела в кресле, удивленно глядя на мир широко раскрытыми глазами. Часы на камине равнодушно отсчитывали минуты, а из музыкальной шкатулки слышалась мелодия колыбельной, которая почему-то казалась зловещей. Но все эти звуки перекрывали громкие крики, доносившиеся с заднего двора.

На траве надрывался в плаче ребенок с перекошенным от страха и злости лицом: кожа на щеках была натянута, а крошечные зубки сверкали, как клавиши миниатюрного пианино. Она старалась уползти от Ханны и вырывалась каждый раз, когда она пыталась ее поднять, и снова заходилась в крике.

– Грейс, милая, ну что ты, успокойся! Пойдем, ну пожалуйста!

Ребенок упрямо твердил:

– Я хочу к маме! И к папе! Уходи! Ты мне не нравишься!

Воссоединение ребенка с матерью стало главным событием города. Фотографы делали снимки, повсюду славили Господа и отдавали должное полиции. Городские сплетницы с удовольствием делились новостями, красочно описывая, какое мечтательное выражение было на лице малышки и каким счастьем светилась улыбка матери.

– А малютка совсем выбилась из сил, и глазки у нее так и слипались. Настоящий ангелочек! Хвала Господу, что ей удалось вырваться из лап этого чудовища! – делилась впечатлениями Фанни Дарнли, которая была в курсе всех событий благодаря матери констебля Гарстоуна.

На самом деле вялость Грейс была вызвана вовсе не усталостью, а сонным зельем, которым напоил ее доктор Самптон, когда понял, что расставание с Изабель вызвало у девочки настоящую истерику.

Ханна столкнулась с неприкрытой враждебностью перепуганной насмерть дочери. Все эти годы любовь в ее сердце не угасала ни на мгновение, и ей даже не приходило в голову, что ребенок может чувствовать по-другому. Когда Септимус Поттс вошел в сад, его сердце сжалось при виде двух скорбных фигур и отчаяния на их лицах.

– Грейс, милая, я не сделаю тебе ничего плохого. Подойди к мамочке, – умоляла Ханна.

– Я не Грейс! Я – Люси! – кричала девочка. – Я хочу домой! Где моя мама? Ты не моя мама!

Чувствуя, как каждое слово больно ранит в самое сердце, Ханна беспомощно прошептала:

– Я так долго тебя ждала… И не переставала любить…

Септимус вспомнил собственную беспомощность, когда Гвен примерно в том же возрасте, что и Грейс, продолжала настойчиво звать свою маму, как будто он прятал погибшую жену где-то в доме. От подобных воспоминаний его неизменно бросало в дрожь.

Заметив отца, Ханна поняла по выражению его лица, что он все видел, и от унижения чуть не разрыдалась.

– Ей просто нужно время привыкнуть. Наберись терпения, Ханни, – сказал он.

Девочка нашла убежище в маленьком проеме между старым лимонным деревом и кустом крыжовника и настороженно оттуда выглядывала, готовая в любой момент пуститься наутек.

– Она понятия не имеет, кто я такая, папа. И бежит от меня… – расплакалась Ханна.

– Она выйдет, – заверил Септимус. – Она устанет и уснет там или проголодается и выйдет сама. Нужно подождать.

– Я знаю. Ей надо просто заново ко мне привыкнуть.

Септимус положил ей руку на плечо.

– Насчет «заново» ты ошибаешься. Ты же для нее совершенно незнакомый человек!

– Попробуй ты! Пожалуйста, попытайся ее оттуда выманить… От Гвен она тоже сбежала.

– Думаю, что на сегодня ей и так хватит незнакомых лиц. И моя уродливая физиономия вряд ли исправит положение. Дай ей немного прийти в себя и успокоиться.

– Папа, чем я провинилась, чтобы заслужить такое?

– Здесь нет твоей вины. Она – твоя дочь и находится там, где и должна. Надо просто набраться терпения, дочка. Все образуется. – Он погладил ее по голове. – А я позабочусь о том, чтобы Шербурн получил по заслугам! Обещаю!

Направившись обратно в дом, он заметил Гвен, наблюдавшую за сестрой с порога. Она покачала головой и прошептала:

– Папа, видеть, как страдает эта крошка, просто невыносимо! От ее плача разрывается сердце. – Она пожала плечами и вздохнула: – Может, все еще и образуется… – Но по глазам было видно, что она и сама в это не верила.