Свет в окне

Но никто не бросился ей на помощь. Она спряталась в своём углу, утирая слёзы и сопли, надеясь, что кто-нибудь поднимется со своего места, подойдёт и утешит её. Но нет!

Нет никого! Тебя оттолкнули, приговорили к одиночеству. Плач! Проси о помощи! Рыдай, чтобы обратить на себя внимание! Чьё внимание? Кому ты нужна? Ведь ты – мишень! Вещь! Игрушка, вызывающая желание поиграться или поиздеваться! Вдруг догадка стрелой пронизала всё её сознание: «Ведь мама счастлива! Да, да! Я только что увидела радость в её глазах и всё поняла! Она систематически и расчётливо создавала весь сценарий от начала до конца, ничего не опустив! Как рафинировано! Какой талант и интуиция! Страшно! Ничего не понимаю: ведь ты – единственная моя любовь! Я загипнотизирована тобой! С самого раннего детства ты – моё всё!»

…Маша не помнит, как долго она пребывала в истерике, за которой последовали апатия и отчуждение: отчуждение от всех, от всего и от самоё себя. Маша стояла посреди комнаты, шмыгая носом, глядя в никуда, как, вдруг тёплая, любимая рука, коснулась её руки и потянула к двери: «Пойдём, – индифферентно произнёс любимый голос. – Пойдём в психушку»…

…Маша прислушалась к тишине: отчётливый звук часовой стрелки отбивает секунды. Она машинально пытается подставить подходящую мелодию под стрелочный ритм. Вспоминает, что люди иногда оказываются в курьёзных ситуациях, связанных, например, с похоронами.

Как-то один приятель рассказал ей, что во время похорон его отца, он – сын, и трое его друзей – несли гроб. Вдруг кто-то зашептал в ритме вальса: «раз, два, три; раз, два, три». Все они тихо прыснули от смеха, и гроб чуть не выпал у них из рук.

…Нет, Маше не до смеха. Маша стоит, погружённая в раздумья; вопросы, вопросы, а ответов нет… Обиды, несправедливости, чувство мести, неудовлетворённость – где всё это? Нет ничего; одна жизнь окончилась, другая, хоть и продолжается, идёт своим путём в том же направлении. И не состоялся разговор, и больше нет никаких вопросов и никаких ответов.

А нужны ли они – вопросы? Ответы? А что если нет? А что же тогда осталось?

Любовь? Да, одна любовь! И смерть. Смерть примиряет, шепчет: «Всё хорошо, всё спокойно. Всё пройдёт и никогда не вернётся. Это закон бытия и не надо нарушать его… Тишина… Отдайтесь этой тишине…»

…Маша взглянула на дерево перед окном – оно старое и мудрое. «Сколько ему лет? 100? 200? 300? Было ли оно счастливо когда-нибудь? Счастливо ли сейчас? Пойду спрошу. Ответа нет. Ну и не надо! Меня это уж и не очень-то интересует».

…А где оно, счастье? Ждёт нас за углом? Бежит нам навстречу? Можно ли его увидеть или потрогать руками? Ощутить на цвет и запах?

Маша задумалась; «Не знаю, как вы, мои дорогие, а я – счастлива! Счастлива каждому приходящему дню. Счастлива встречам и столкновениям, разочарованиям и восторгам, падениям и исцелениям. А это и есть – жизнь. А жизнь – это и есть счастье».

Берлин, 2016

Майя

Доктору Новикову Юрию посвящается

Ионас сидел на высокой кровати, свесив ноги, едва достающие до пола; руки его лежали на коленках, он поднимал их поочерёдно к голове, чтобы подправить, падающие на нос, жидкие волосы. На нём была надета простая ситцевая рубаха; она напоминала одежду сумасшедшего дома. «Но нет, не может быть! Не сошёл же я с ума! У меня что-то с памятью, а так я ведь в порядке». Он поднял глаза наверх и тяжёлым взглядом оглядел потолок, по которому двигались тени, проезжающих по улице, машин. «Где я? Что я здесь делаю? И как давно я здесь?» Он медленно повернул голову назад и увидел ещё одну кровать в этой маленькой душной комнате, на которой лежал мужчина, приблизительно того же возраста, что и Ионас; он лежал на спине и неспокойно и прерывисто дышал. «Кто это? Почему он тоже здесь?»

В комнату почти беззвучно вошла медсестра, поправила одеяло на кровати соседа, и подошла к Ионасу: «Ну как? Всё хорошо? Скоро принесут обед. Пора будить его», – произнесла она, показывая на соседа, который лежал с остановившимся на потолке взглядом.

Медсестра произнесла: «Он спит с открытыми глазами».

Ионасу стало не по себе. «Где я? Что я здесь делаю?», – снова и снова мелькало у него в голове.

Дверь отворилась, и вошла ещё одна медсестра с подносом в руках, поставила его на ночной столик, тихонько пожелала приятного аппетита и бесшумно удалилась. Ионас посидел минуту в оцепенении и поморщившись взглянул на содержимое в миске и на тарелке. Голод? Аппетит? Нет, эти чувства не посещали его уже давно. Но он знал, что есть надо – это единственное, что может поддержать его уходящие силы.

Ионас поковырял ложкой нечто жёлтое, лежащее на тарелке, попробовал, поморщился и с трудом стал запихивать в себя содержимое, запивая жидким супом.